Свет в окошке. Земные пути. Колодезь

— Вот и славно! — пророкотал атаман, усаживаясь. — Я ведь тебя зачем позвал… Приглянулся ты мне. И как воевал — помню, и как торговал. Что пуля тебя достала — не горюй, среди вас один я от пули заговорённый. Над пушкарями тебя поставить — цены бы не было. И в рукопашной тебе равных немного найдётся. А всего ценней, что языки ты знаешь и всякому бусурманскому вежеству обучен. Вот и решил я тебя послать с прелестными грамотами к башкирским нойонам. Что между нами прежде было, то быльём поросло, а теперь я хочу с башкирами замириться да поднять их на бояр. Пусть бы дорогу с Казани и Саратова перекрыли и Уральскую украину от России отрезали. Для такого дела лучше тебя, Семён, никого не сыскать.

Вот и ушёл в скиты, вот и покаялся!

— Не поеду, — упрямо сказал Семён.

— Чего так? — наливаясь гневом, спросил атаман.

— Мне и ехать не на чем, покуда на море с тобой плавал, у меня лошадь свели. Купцу Кутумову оставил Воронка на сохранение, а теперь купец не признаётся, говорит, не было того, у него, мол, и вовсе табунов не бывало. А сам просто отогнал коней в степь — ищи их там. Я сарынь расспрашивал, говорят — куда-то на монастырские угодья кони отогнаны, на острова, где илым.

— Кутумов, значит?.. Вот он как за мою ласку платит, сучий потрох!.. — бешеным шёпотом прошипел атаман. — Добро ему… Ну-ка, Василий Родионыч, — повернулся он к Усу, — покажи нам, каков из тебя градской голова. Мишку Кутумова к ответу представь, а первей всего о лошадках позаботься. И чтоб вот ему — коня в целости вернули.

Ус согласно кивнул головой и, не сказав ни единого слова, вышел из архиепископских палат.

— Теперь поедешь?

— Воронка найдут — поеду, — произнёс Семён нехотя.

— Людей тебе сколько с собой дать? — спросил Разин.

— А нисколько. Один справлюсь. Вспомни, Степан Тимофеевич, как позатем летом твои люди башкир побивали, небось и башкиры того не запамятовали. Туда сейчас казакам ехать — только смерти искать. Порежут их там.

— А одного тебя, значит, не порежут?

— Одного не тронут, — Семён усмехнулся мрачновато, — у меня к ним ключик есть. А впрочем, и сам завтра увидишь.

— Ну давай, — согласился атаман. — Как раз к завтрему новый городничий тебе твоего вороного представить должен. Вот тогда и поговорим.

Наутро, выйдя из монастырской гостевой кельи, куда он самовольно определился на постой, Семён увидал оборванного татарчонка, держащего в поводу Воронка. Обмануться было невозможно, да и сам конь признал хозяина, заржал радостно, потянулся к ладони губами, выпрашивая хлеба. Семён потрепал коня по гриве.

— Ну что, баловник, не давши слова — крепись… Значит, едем к башкирам?

Семён споро переоделся, собрал немудрящие пожитки и направился к митрополичьим палатам, где основался батька. Разин как раз готовился к ежедневному выходу в город. Увидав подскакавшего Семёна, он изумлённо присвистнул. На Семёне красовался тёплый киндячный халат, юфтяные сапоги с порыжелыми от конских боков голенищами и лишь на макушке хитро наверчена дорогая чалма зелёного шёлка, сорванная некогда с головы дворцового муллы под городом Ряшем. Прочий цветной наряд знатного паломника был уложен в тороки, привязанные к седлу. Драгоценная сабля скрывала своё достоинство под потёртыми дешёвенькими ножнами, однако выглядела достаточно внушительно, чтобы отпугнуть проезжего любителя чужих пожитков.

— Салям алейкум, — произнёс Семён, спрыгивая на землю.

— Алейкум ас-салям, — ответил Разин, не опуская удивлённых бровей. — А ты, брат, часом, не настоящий ли татарин?

— Как можно… — усмехнулся Семён. — Какой же я татарин? Я пуштун.

— Значит, одним словом думаешь уговорить юртовщиков? — Разин наклонил упрямую голову, вглядываясь в Семёново лицо.

— Иншалла. — Семён пожал плечами. — Хотя и деньжат не мешало бы иметь.

— Сколько? — с небрежной щедростью спросил атаман.

— Горстку золота на подкуп, горстку серебра на прожитьё, да горстку медяков для милостыни.

— Чего ж милостыню-то медными деньгами? Я так золотом нищих дарю.

— А чтобы никто не завидовал и грабить не пытался.

— Хитёр бобёр! — Разин отвязал кошель, из которого на улицах Астрахани раскидывал персидские монеты, протянул его Семёну. — Ты уж не взыщи, но меди у меня не водится. Сам добывай.

— Добуду. Тут один чагат втайне меной промышляет, так у него узбекские пулы есть. У него и разживусь.

— Добро. А грамоты тебе, значит, никакой не надо?

— Как-нибудь сам с божьей помощью справлюсь, — отказался Семён. — Аллах акбар.

— Воистину акбар, — усмехнулся атаман. — Ну, с богом. Жду вестей.

Ранним утром Семён покинул Астрахань, направляясь по дороге к Кобыльим озёрам. Ехал молча и понуро. Не хотелось ехать никуда, а всего менее — в сторону Яицкого городка. Зарубцевалась рана, зачерствела душа. Семён вполне созрел для войны… а кого, с кем — о том пусть атаман думает. Семёново дело — башкир поднять, перекрыть дорогу с Вятки на Казань и Верхотурье, отрезать украинные города от России, чтобы ни оттуда Москве помощь не подошла, ни туда никто не пробрался.