Свет в твоем окне

У Танюши было четыре бабушки. Не понятно, как? Да очень просто – мамина мама, папина мама, да у каждой из них по одной сестре. И сестры эти одинокие и бездетные, как будто под копирку две одинаковые биографии – по одному неудачному замужеству, по одному разводу, и все. Остальная биография – Танюша – одна радость на всех. Когда она подрастет, то узнает, что кто-то из бабушек родная, кто-то двоюродная, но это все равно – всех Танюша любит одинаково. Да и как не любить, у других по одной завалящей бабушке, а у кого и вообще ни одной. А тут целых четыре – кто пироги печет, кто гоголь-моголь взбивает, когда у Танюши горло болит, и вслух по очереди книжки ей читают. Живут они все вместе – мама, Танюша и четыре бабушки. А папа живет отдельно уже пять лет, как бросил он их всех сразу. Он художник, сам как с картины – высокий, волосы волнистые. Имя как у русского князя – Олег, хотя корни его где-то в Норвегии, короче, там, где Сольвейг свою песню пела. А композитор Григ заслушался и нотами эту песню записал.

Это всё Танюша от бабушки Эли узнала, что по прадедушкиной линии течет в ней норвежская кровь, и когда она вырастет, то обязательно в Норвегии побывает и в музей Грига сходит.

Папа любил свое дело, правда, работы его не выставлялись в музеях, но зато он красиво писал плакаты, и они украшали стенды на всяких выставках.

Мама, детский доктор, целыми днями своих маленьких пациентов лечила, слушала, лекарства назначала. И не заметила, как папа стал задерживаться допоздна на работе – срочные заказы, а потом и вообще домой приходить перестал.

Его новая любовь – Тамара – позвонила однажды, когда все были дома, и попросила Олежкины вещи сложить в чемодан, а она завтра сама заедет и заберет, потому что он очень занят – надо много плакатов написать.

Никто в доме ничего не обсуждал, мама, правда, иногда плакала ни с того ни с сего. А так все остались вместе, такая необычная, но очень дружная семья. Танюше хорошо – каравай, каравай, кого хочешь выбирай. Все готовы для радости своей сделать, что бы она ни попросила.

И выросла Танюша в любви и внимании в прелесть-девушку, правда, немного полноватую из-за бабушкиных пирожков и блинчиков.

– Пусть идет в Иняз, на норвежский, это же родной язык ее предков?

– Да куда она потом с ним денется? Работу же не найдет – Норвегия маленькая страна, да и вообще, что у них свой язык, что ли, есть? Будет она доктором, как мама.

– Ой, не надо как мама. В Медицинском одни девчонки учатся. Где потом женихов искать?

– Посмотрите, как она хорошо рисует. Быть ей художником, продолжать семейную традицию в этом направлении.

– А вот это уж точно нет – художники нам в семье больше не нужны.

Весь этот горячий спор происходил на кухне как раз в тот день, когда Таня подавала документы в МГУ – на журналистику. Решение было принято уже давным-давно. Осталось только рассказать об этом дома.

* * *

Аля с детства была чудно́й и чу́дной одновременно. А когда из подростка стала в девушку превращаться, эти качества никуда не делись, и все сразу их замечали. Конечно, одни замечали, что чудна́я, и вслед крутили пальцем у виска, другие – что чу́дная, прижимали благоговейно руки к груди.

Алька сама этого ничего за собой не замечала – человек как человек. Лицом ничего, но бывают и краше, характером добрая, но бывают и добрее, умом – вот это как раз просто так не объяснишь. Умными какие-то другие люди называются. А Алька – то ли книжек начиталась, то ли наслушалась где – любого умного переговорит, и все ее слушают, оторваться не могут. А память, как энциклопедия, про людей – всех по именам помнит, у кого как собаку или кошку зовут, кто, где и что сказал. А люди, между прочим, любят, когда про них помнят, – значит, они интересны, тем более всякие подробности эта Александра им напоминает.

Александра – это Алька и есть. Других Александр Сашеньками и Шурочками зовут. А она как родилась, так только Алькой, Алечкой ее называют.

– Кем ты, Алечка, стать-то хочешь, когда вырастешь?

Кем, кем – диктором Центрального телевидения, конечно. Говорит-то как – все хвалят. Жалко, зубы в серединке со щелочкой – ни у кого из дикторов Алька таких не видела. Но это, наверно, можно исправить, – размышляла Аля, выдавливая перед зеркалом откуда-то взявшийся прыщ. Эх, если бы дело было только в этой щелочке! У нее все гораздо хуже – в аттестате одни тройки. Куда ж учиться с такими отметками! Хорошо, что печатает быстро и без ошибок – какая-никакая работа найдется.

И нашлась, да еще какая хорошая – корректором в толстом литературном журнале. Ура! Исправлять грамматические ошибки в романах, повестях, стихах – радость-то какая!