Свет в твоем окне

Все бы хорошо, но на другой день снова женщина его по телеку увидела с девкой этой чернявой. И все про овальный кабинет узнала. Правда, что именно они там делали, до конца не поняла, но поняла – что это грех. И выходило, что взяла она в крестные отцы своему сыночку этого грешника. И спрашивает она, что ей теперь делать.

Мне хотелось ей сказать, что теперь ей остается только ждать новых выборов. А мне, например, было жалко, что Билла переизберут и я уже не смогу читать свое стихотворение о нашей с ним любви.

Тут как раз зовут меня сниматься в передаче «Блеф-клуб» и там нужно истории придумывать – веришь – не веришь. На бумажке пишешь правда это или нет, бумажку переворачиваешь и рассказываешь. А потом игроки говорят – верят истории или нет. Если совпадает – побеждает отгадавший, если нет – рассказывавший.

Беру я бумажку, пишу – Правда. И рассказываю байку, что однажды Билл Клинтон, когда был в Москве, пошел на радиостанцию «Эхо Москвы» давать интервью. А потом, когда он шел по коридору, то смотрел на фотографии тех, кто бывал на этой радиостанции. Там весь огромный коридор этими фото увешан. Среди них есть и моя довольно симпатичная фотография. Ну вот Билл шел по коридору и все это рассматривал. Потом, уже дойдя до лифта, вдруг развернулся и обратно – в коридор. Охранники, естественно, за ним. А он дошел до моей фотографии, остановился, смотрит. – Кто эта женщина? – спрашивает.

Ну сотрудники редакции ему говорят: – Лариса Рубальская это, стихи пишет. А Билл смотрит и говорит: – Странное у меня чувство – как будто мы с ней давно и близко знакомы. Даже как будто была у нас лавстори. И улыбнулся так хорошо, и опять к лифту пошел.

Вот рассказала я эту придуманную историю и жду, что игрок-соперник скажет – не верю. Неправда. А я хитрая – написала: – Правда. И выиграю. А соперник вдруг говорит: – Верю. Правда. И получает – дыню. Как раз сентябрь был.

Но я не расстроилась, потому что все, кто передачу смотрел, теперь, наверно, думают, что это все правда и было на самом деле.

Кстати, дыню мы потом вместе съели, когда передача закончилась.

Из книги «Ранняя ночь»

Испорченное лето

Лет 9-10, самый пионерский лагерь, лето жаркое. А я где? – В больнице. Вернее, больница – слово слишком уважаемое для того чудно́го места, где я оказалась. Место это было, не знаю, как и назвать. Короче говоря, там детям глистов выгоняли. Кому аскарид, кому лямблей каких-то. А я-то девочка аккуратная, чистенькая, мамина дочка, бабушкина внучка – никаких кошек и собак – ни-ни! – слушаюсь – не глажу, в руки не беру, в школе я сама санитарка. Откуда глисты-то? – От верблюда, правда, что ли? Взяли да поселились в моем животе, едят вместо меня те вкусности, которыми бабуля меня откармливает. А я таю, бабушка страдает, анализ мой понесла – и нате, пожалуйста, – глисты! Сдавайте путевку в пионерлагерь, девочку свою в больницу везите.

Больница одноэтажная, под окном трамвай ходит. Иногда автобусы мимо проезжают, на окошках знак треугольный – дети! А в окошках пионеры довольные, песни поют – «Взвейтесь кострами, синие ночи!» – еще бы, в лагерь едут. В чемоданах у всех небось вобла, лимонад, сушки.

А я, санитарка бедная, на койке у окошка лежу, песни пионерам подпеваю. Лечение одно – клизмы. И еще какое-то цитварное семя. Что это такое – цитвар? Не знаю до сих пор, но слово ехидное.

Нянечка противная, целый день со своей клизмой ходит, детей мучает, сколько ж можно? Десятый день лежу, через окошко бабушке плачу, клизму ненавижу, еле сдерживаюсь, чтоб нянечку не укусить, а клизму не отфутболить, и терплю, терплю.

На одиннадцатый день моей борьбы с аскаридами в палату поступила новенькая Верка. Вот у нее все как надо – под ногтями земля, башка нечесаная. Вот к ней глисты адресом не ошиблись. Я ее как увидела, сразу поняла, что пришло мое спасенье. Я – вот какая добренькая – Вер, говорю, ложись у окошка, тут слышно, как пионеры песни поют. А я уж их все наизусть выучила, так и быть, на твоей койке спать буду. А сама думаю, придет нянечка мне клизму ставить, а там Верка. И вместо меня мученье это ей достанется. Ну сами посудите – сколько можно-то?

В положенное время вплыла эта нянька с тазиком, я под одеяло, замерла, радуюсь. А она – ко мне. – Ну-ка вылезай, где там твоя попка? Ну как, как она узнала? И опять – день за днем экзекуция окаянная. А Верку через день стали к выписке готовить.

Я громко рыдала, когда поняла, что натворила. Оказывается, что в тот самый день, когда с Веркой я койками поменялась, мне-то как раз клизмы и отменили, а Верке-то как раз и назначили. И вышло, что я сама себя перехитрила, и попка моя вместо Веркиной клизмы получала.

Ну вот, подумаете вы, тоже мне историю рассказала, не стыдно, стихи ведь пишет! Нет, не стыдно. Зато я с тех пор никогда и ни с кем так не поступала и вам не советую.

Помните – на чужом несчастье… и т. д.

Да, кстати, в лагерь-то я на вторую смену успела. Уже без аскарид.

Рыбка

Кто-то когда-то пел незатейливую песенку про золотую рыбку, и я до сих пор помню нехитрый припев: