Свет в заброшенном доме

К восходу солнца мы достигли кишлака Табашар, где плотно позавтракали в чайхане, сплошь обвешанной клетками с перепёлками. Немного отдохнув, тронулись дальше.

Интересно, что за человек дедушка Карлик? Может, в самом деле, как сказала жена, немного тронутый? Но сумасшедших разве так встречают, как встретил дедушку табашарский чайханщик? Прямо не знал, куда усадить, постелил под него несколько шёлковых одеял, чай подавал в новеньких чайниках, да как заваривал?! Такого доброго, скромного, отзывчивого человека, как дедушка Карлик, поискать!

– Таким образом, мои светики, – говорит дедушка Карлик, – хлеб всему голова, а хлеб даёт работа. От работы никогда не отлынивайте, понятно?

– Понятно.

– Не будьте жестокими.

– Ладно.

– Старших уважайте, а младших защищайте.

– Хорошо.

– Не будьте ленивыми, хвастливыми, лживыми. Перед едой обязательно мойте руки. Вот эта девочка мне очень понравилась. Как тебя звали-то, дочь моя?

– Зулейха.

– Зулейха, хочешь стать мой невесткой, когда вырастешь? У меня много племяшей, шесть их у меня. Вот одного из них и женю на тебе. И эта девочка станет моей невесткой. Как-то тебя звали, дочь моя?

– Дильбар.

Дочь моя, Дильбар, отчего ты такая чёрная? Быть может, мать родила тебя возле очага и опалила огнём? Или об казан тебя измазала? Ну как, Аман-батыр, не заболела спина, сидя на осле?

– Заболела, – захныкал Аман тотчас.

– Хочешь орешков?

– Хочу, если поколете.

– Конечно, поколю, светик мой, конечно… Тебе тоже, уважаемый Усман? Может, светик, тебе и не давать? У тебя у самого нос как орешек, можешь съесть его, если хочешь. Ха-ха-ха!

Дедушка Карлик смеётся так заразительно, от души, что мы не можем не присоединиться к нему.

Так, смеясь, пошучивая, мы шли до темноты. В кишлаке Нимчуша оказались дедушкины родичи, ночь провели у них, на рассвете двинулись дальше. На обед сделали привал под большой развесистой чинарой. Дедушка усадил на колени Амана с Рабиёй, долго гладил им головы, ласкал. Потом наполнил их карманы изюмом и орехами.

– Будете есть по дороге без меня.

– Дедушка! – опешил я. – Вы же обещали довести нас до Коканда?

– Нет, светик, я теперь должен вернуться, – сказал дед Карлик, чуть не плача. – Я пастухом в колхозе, ушёл не спросясь, не знаю, как там обошлись без меня… Дальше вам будет легче… До Ходжента немного осталось. А Ходжент – это значит Хубджам. А Хубджам значит, что в тех краях собрались все добрые люди… Добрых людей везде полно, но здесь их больше. Бог даст, на улице не останетесь. Ну-ка, светики, обнимемся да попрощаемся. Молодцы! Ия, дочь моя, почему у тебя на глазах слёзы? Если ты заплачешь, то и я заплачу.

Не успели мы пройти и двадцати метров, как раздался дедушкин окрик: «Стойте!» Подскакал к нам, снял с пояса платок, протянул мне:

– Погода что-то портится, кому-нибудь уши завяжешь…

Метров через двадцать опять раздалось:

– Стойте!

На сей раз дедушка снял с себя чапан, передал Аману.

– Ростом мы одинаковы, надень ты. Если братья попытаются выманить – не отдавай, хо-хо-хо! Ну, ладно, прощайте теперь, светики. Да убережёт вас аллах!

– Прощайте, дедушка! Мы никогда не забудем вас!

– Эй, подождите-ка, светики! На вашем осле далеко не уедешь, обменяемся ослами. Ссаживай своих, ссаживай, тебе говорят! – зачем-то топнул ногой дедушка Карлик.

– Дедушка, но ведь вы сами замучаетесь! – зашумели мы.

– Цыц! В амбаре у меня семь мешков сушёного урюка, если доживу до весны, четырёх таких лопоухих куплю!.. Ну-ка пересади своих голопузых, вот так, молодец!

Мы шли, всё оглядываясь назад. Будто душа наша осталась под развесистой чинарой, а вперёд плетутся только наши пустые тела. Пока мы ехали на нашем ослике, собачка ковыляла за нами, но, как только он отстал, пес, не раздумывая, кинулся обратно.

… Шли мы ещё то ли пять дней, то ли шесть, точно не помню. Была полночь, когда мы, едва передвигая ногами, полуживые, вступили в родной кишлак.

Тётушка Тухта долго не могла поверить своим глазам, щипала себя, мотала головой, чтоб избавиться от наваждения, потом вдруг закричала:

– А куда дели дедушку?

Оказывается, в кишлак приходил милиционер, приезжала та учительница, которая усыновила Усмана с Аманом. Три дня назад Парпи-бобо и дядюшка Разык уехали в Ташкент, полные решимости разыскать нас живых или мёртвых. А что касается нашего без вести пропавшего Султанбая, то он давным-давно прибыл в кишлак.

– Разбудить его? – спросила Тухта-хала.

– Нет, сам разбужу! – Я вскочил, позабыв обо всех своих горестях и усталости. – Я его буду дубасить, пока не вымещу всю досаду, потом разбужу! Нет, разбужу, потом буду дубасить, пока не вымещу досаду.

Часть четвёртая РОДНОЙ КИШЛАК

Как меня побили