Сейчас было то же самое. Командующий рейдом Якуб Кромешин одарил его сочувствующим взглядом. Гейтман Ян Пардус кивал головой и будто бы потоварищески сжимал его десницу. Добко Пухала хлопнул по плечу, сильно и от всего сердца, удержавшись, к счастью от слов. Князь Сигизмунд Корыбут повел себя великодушно, едва соизволив обратить на него внимание. Бедржих из Стражницы повел себя естественно.
– Я рад, что ты выздоровел, – заявил он, ведя Рейневана на край лагеря, к линии постовых. – Что ты пришел в себя. Тогда, в феврале, я не знал, что собственно тебя свалило с ног – болезнь или несчастье. Я боялся, что это одолеет тебя, сломает, уничтожит или столкнет в апатию, оттолкнет от жизни и реальности. Но вот ты здесь и только это имеет значение. Мы здесь творим историю, меняем судьбы Европы и мира. Ты слишком много прошел с нами, чтобы сейчас тебя с нами не было.
Рейневан не прокомментировал. Бедржих смотрел ему в глаза, долго, словно ожидал комментария. Не дождавшись, широким жестом показал на зарева, осветляющие небо на востоке и юге.
– Нам хватило недели, – сказал он, – чтоб огнем и мечом установить террор в Ратиборе, чтобы нагнать страху на князя Миколая, а княжью вдову Хелену заблокировать в Пшчине. Со дня на день к нам присоединится Болько Волошек, мы вместе ударим по козельскому княжеству, по владению Конрада Белого. А когда завладеем пограничьем, когда захватим замки, сюда по плану войдет регулярное польское войско, займет Затор, Освенцим и Севеж. Верхняя Силезия будет нашей. Почему ты ничего не говоришь?
– Мне нечего сказать.
– А мне есть. – Бедржих повернулся, снова посмотрел ему в глаза. – Я, согласно решениям, буду исполнять функцию
– Это хорошо. Где Шарлей?
– Там, – Бедржих показал на далекое зарево. Занимается понижением экономического потенциала ратиборского княжества. Он получил повышение. Руководит отрядом специального назначения. Их называют поджигателями.
Двумя днями позже, в воскресенье
Волошек в Медиоланских доспехах выглядел важно и гордо. Свое неофитство ничем внешним не проявил, ни в какую эмблему новой религии не нарядился. Зато среди опольского рыцарства нашлось много, сделавших это. То ли искренне, то ли из подхалимства некоторые рыцари украсили карминовыми Чашами щиты, яки и конские попоны, видны были также терновые венки и облатки. Также можно было заметить типично гуситские символы на щитах опольской пехоты.
Ситуацию быстро оценил и немедленно использовал Бедржих из Стражницы, прирожденный пропагандист. Не прошло и часу, как на лагерном лугу под открытым небом он отправил гуситскую мессу. После которой почти до вечера проповедники давали желающим причастие
Ветер, меняя свое направление, со всех сторон нес смрад горелого.
В вечернем совещании военачальников Рейневан участия не принимал. Вопервых, потому что его туда не приглашали, вовторых, потому что он всё время пытался найти способ поехать на встречу с Шарлеем. Отговорил его от этого Добко Пухала. Когда выходил пописать с овина, в котором совещались.
– Успокойся, – сказал он через плечо, отливая на угол. – Черт его знает, где Шарлей сейчас, не угонишься за ним. Дымы пожаров тебе дорогу не укажут, потому что он со своими людьми перемещается очень быстро, чтобы уйти от погони. И создать видимость, что их больше.
В овине было шумно. Военачальники спорили и кричали друг на друга. Дело касалось, наверное, сфер влияния, потому что всё время звучали сказанные повышенными голосами названия местностей: Гливице, Бытом, Немча, Ключборк, Намыслов, Рыбник.
– Говорят, – сказал Пухала, подпрыгивая и потряхивая своим хозяйством, – три дня тому Шарлей палил сёла где-то под Рыбником. Но я не советую тебе там его искать, медик, запросто нарвешься на ратиборских, а они с тобой долго разговаривать не станут. Ты здесь Шарлея жди, он здесь скоро появится. Ведь завтра или послезавтра мы выступаем. Идем на Козле. На Конрада.