Свет во тьме

— Нет.

— А ты крещеная?

— Не знаю, бабушка в детстве носила меня в церковь, там поп окунал меня в какой-то жбан с водой…

— Значит, крещеная, — улыбнулся священник. — Раз бабушка тебя носила крестить, то, наверное, и маму в детстве крестили?

— Нет, это бабушка по отцу. А мамины родители — атеисты, дедушка вообще ругает меня за то, что я крест ношу, а я не снимаю, всегда говорит, что в церковь нельзя ходить, а я все равно иногда хожу, мне здесь как-то спокойнее…

— Как тебя зовут?

— Вера.

— А маму?

— Октябрина.

— Ну, давай встанем на колени и помолимся, чтобы Господь ее исцелил, — мягко сказал отец Александр, стараясь ничем не выдать того, что имя больной его несколько смутило.

Священник читал молитвы, в сухих до того глазах девочки появились слезы и какое-то облегчение.

— А мне кажется, что мама поправится, — вдруг сказала она.

— Будем надеяться на это, — серьезно кивнул отец Александр. — А она хоть немного верит в Бога?

— Мне кажется, что да, — кивнула Вера, — только боится дедушки.

— Ну, пусть тогда, если выздоровеет, придет креститься в храм. Расскажи ей, что ты за нее молилась.

— Обязательно.

…Девочка подошла к нему радостная на другой день и сказала, что кризис в состоянии ее матери прошел, больная пошла на поправку. А еще через месяц отец Александр крестил Октябрину с именем Ольга.

…Попрощавшись с Верой, настоятель собора почувствовал, что сейчас может потерять сознание. Голова его закружилась, он начал медленно оседать. В этот момент его поймали чьи-то крепкие руки. Кто-то заботливо поддержал его, усадил на скамью у стены, подал стакан воды. Через несколько минут священник пришел в себя и увидел Иванова.

— Простите, Евгений Алексеевич, что-то мне плохо стало, — слабым голосом сказал он.

— Нет, это вы меня простите, — ответил ему профессор. — Я здесь уже час, и то, что я видел, открыло мне на многое глаза лучше, чем сотни любых бесед. Я видел сейчас искренность вашей молитвы, вашего сопереживания людям. И это очень тронуло мое сердце. Я всю жизнь искал идеальных людей, верил в гуманизм и общечеловеческие ценности, но как-то постоянно разочаровывался. А вы и архиепископ Анатолий столько раз говорили мне, что на земле не может быть ничего идеального, что только в Боге может успокоиться душа человека. А я слушал и не слышал… Я столько раз отнимал у вас часы времени на бесплодные дискуссии о смысле жизни, о религиозном сознании, а вы за это время могли бы помочь таким вот многим отчаявшимся во всем людям. А я все искал высший смысл в каких-то земных свершениях, раздувался от гордости, что делаю вклад в науку, считал себя лучше вас от того, что имею ученые степени…

— Но вы ведь и правда доктор наук, — слабо улыбнулся священник, — а я простой человек.

— Все эти степени не всегда отражают подлинное состояние знаний человека. Если кто-то защитит диссертацию на тему «Роль свиней в развитии жилищного строительства (по материалам книги „Три поросенка“)», то он не будет от этого обладать подлинным знанием жизни.

— Неужели, правда, можно защитить такую диссертацию? — весело засмеялся отец Александр.

— Нет, конечно, я утрирую, но по сути, думаю, вы меня поняли. Занимаясь частными и, думаю, малозначимыми в целом проблемами, я думал, что постигаю вселенную…

— Я очень рад, Евгений Алексеевич, что вы приблизились к обретению веры, — сказал настоятель собора.

— Да, я подошел очень близко. Возможно, что я в следующий раз приду к вам на исповедь. А сейчас давайте я отвезу вас домой, еще пара бесед — и вы на месяц попадете в больницу.

Архиепископ Анатолий устало склонился над столом. Вот и еще один день завершился. Сколько суеты, сколько людей с самыми разными проблемами — от самых пустых до самых серьезных — проходит перед ним каждый день. А сегодня вечером была очень тяжелая беседа с Павлом Анатольевичем Барановым.

Первый заместитель председателя облисполкома сам пришел к нему в епархиальное управление. Они сидели за столом. Баранов попросил выпить. Архиерей дал ему бутылку коньяку, чиновник за час всю ее осушил, попросил вторую…

— Я чувствую, что мы живем в переломный момент, — сказал Павел Анатольевич. — В самое ближайшее время будет решаться, по какому курсу пойдет страна — пойдем мы к коммунизму или к капитализму.

— А вы как считаете? — осторожно спросил архиепископ.

— Думаю, что народ вкусил вседозволенности и безнаказанности. Чтобы теперь опять загнать его в рамки, нужно либо опять провести террор и заставить силой всех верить в какую-то идею, как было при Сталине, либо поразить народное сознание иным образом, как это иногда практикуется на западе.

— Но как можно поразить сознание целого народа?

— Очень просто. Наркотики, алкоголь, порнография, пропаганда «свободной любви», того, что свобода каждого деградировавшего человекообразного индивидуума, который представляет собой помесь обезьяны со свиньей, творить все, что взбредет в его безмозглую голову, и является высшей жизненной ценностью и важнейшим достижением демократии.

— Вы думаете, опять начнут закрывать храмы? — с тревогой спросил архиерей.