Прощайте, берега. Нагружен мой корабль
Плодами грешными оставленной земли.
Без груза этого отплыть я не могла б
Туда, где в вечности блуждают корабли.
Всем, всем ветрам морским открыты ныне снасти.
Все бури соберу в тугие паруса.
Путь корабля таков: от берега, где страсти,
В бесстрастные Господни небеса…
Мать Мария (Е. Кузьмина-Караваева)
В день своего последнего свидания с сыном мать Мария была доставлена на станцию в Компьене, где ее вместе с другими заключенными посадили в вагоны для перевозки скота. Способ транспортировки узниц оказался донельзя простым: вагоны запломбировали и – без воды, без туалетов – отправили на восток. Три дня длилось это кошмарное путешествие. Проехали через Берлин, пересекли мрачные леса и болота Мекленбурга и, в конце концов, добрались до небольшой станции Фюрстенберг, примечательной лишь тем, что она обслуживала женский концлагерь Равенсбрюк. В этом лагере матери Марии предстояло провести два последних года своей жизни…
Здесь, по словам одного из друзей, она преуспела в своем христианском служении, может быть, даже больше, чем в Париже, поддерживая своей верой, бодростью и участием множество людей. При своем неунывающем характере и способностях легко переносить нужду, никогда особенно не заботясь о собственном комфорте в повседневной жизни, русская монахиня, оказавшись в лагере, целиком обернулась душой к бедам и нуждам окружающих ее заключенных. Несмотря на лагерные ужасы, матушка находила слова утешения для других, сохраняла веселость, шутила и никогда не жаловалась. В лагере ей удалось устраивать настоящие «дискуссии», окружив себя самыми разными по возрасту и вере людьми. По признанию людей, выживших в лагере смерти и знавших мать Марию, она помогала им восстановить утраченные душевные силы, читала им отрывки из Евангелия и Посланий и толковала их. (Драгоценная Библия была у нее украдена, когда ее перевели в карантинный блок.)
В конце января 1944 года Софья Борисовна Пиленко получила из Равенсбрюка открытку, в которой мать Мария сообщала:
Я здорова, мама. Много думаю о работе, о будущем. Я сильна и крепка.
В этом кратком оптимистичном послании была одна печальная приписка:
Я стала совсем старухой…
Месяц назад ей исполнилось 52 года.
Матушка часто посещала другие бараки. Особенно любила она 31-й блок, где помещались русские узницы из СССР.
Одна из заключенных вспоминала, как однажды на перекличке мать Мария начала говорить с русской девушкой и не заметила приближения эсэсовки. Та грубо крикнула на нее и ударила изо всех сил по лицу кожаным ремнем. Мать Мария сделала вид, что не обращает на это внимания, и спокойно договорила свою фразу. Эсэсовка совершенно вышла из себя и осыпала ее ударами ремня по лицу, но мать Мария не обнаружила даже взглядом, что это на нее действует.
– У меня было такое чувство, будто ее и нет передо мной, – рассказывала она позднее.
По воспоминаниям выживших подруг, матушка относила в русский барак «последнюю ложку супу, последний кусок хлеба» – тем, кого считала слабее себя. Некоторые из них выжили в том числе и благодаря милосердию русской монахини, получив от французского правительства орден Почетного легиона, а от советских властей (если, конечно, повезло вернуться на родину и избежать репрессий) – орден Отечественной войны и почетный статус ветерана со всеми вытекающими отсюда благами.
В своих воспоминаниях бывшая заключенная, активная участница французского Сопротивления Софья Носович рассказывала: