Его живопись, яркая и свежая, произвела целый фурор среди столичной братии. Он быстро завоевал известность, и пару его работ уже тогда приобрели некоторые музеи.
Личность Сарьяна, его живопись во многом повлияли на Елизавету Кузьмину-Караваеву. Сарьян писал о своем кредо: «Художник должен любить свои краски, писать быстро, но с большой осторожностью, по возможности избегая излишнего смешения красок… Художник должен смотреть на свою палитру, как на цветник, и уметь обращаться с нею мастерски, как истинный садовник».
В 1913 году Сарьян побывал в Персии, о чем охотно рассказывал своим друзьям. Именно тогда в работах Кузьминой-Караваевой появились восточные и библейские мотивы: Лизу, как и многих из ее окружения, не обошло увлечение Востоком. Дружба с художником, по-видимому, глубоко повлияла на нее, причем не только в художественном плане. Е. О. Волошина загадочно писала сыну 22 октября 1914 года: «…летом приезжала в Коктебель Кузьмина-Караваева… была очень мила, проста, и расстались мы с ней совсем друзьями. Хочет 2 года пожить без людей в уединении, затем ехать в Мидию».
Искусствоведы считают: слово Мидия, видимо, следует понимать в переносном смысле – как сказочную сарьяновскую Персию, «…а потом буду с ее отцом жить…» – фраза Лизы о дочери, оброненная в письме к Блоку.
Нет ли здесь какой-то связи?Глава 6 Огненные письмена
За этот день, за каждый день отвечу, -
За каждую негаданную встречу, -
За мысль и необдуманную речь…
Е. Кузьмина-Караваева
Одно из многочисленных в те годы частных издательств, основанных в Москве, называлось «Альциона». В декабре 1913 года Кузьмина-Караваева письменно обратилась к поэту Б. А. Садовскому с просьбой познакомить ее с издателями «Альционы», поскольку она намеревалась издать вторую книжку своих стихов. В январе следующего года она через Алексея Толстого переслала из Москвы в Петербург Александру Блоку рукопись своей книги «Дорога. Лирическая поэма». Книга содержала пятьдесят шесть стихотворений, написанных поэтессой в 1912–1913 годах в Бад-Наугейме и в ее любимой Анапе. Рукопись сопровождало очередное письмо к Блоку – как обычно, с путаными и сбивчивыми объяснениями: