Со дня нападения гитлеровской Германии на СССР – 22 июня 1941 года – для русских в зоне оккупации последовали новые испытания. В одном только Париже в тот день было арестовано около тысячи русских эмигрантов! Среди арестованных оказалось много друзей матери Марии, в том числе Л. А. Зандер, Ф. Т. Пьянов, И. И. Фондаминский. Задержанных отправили в Компьеньский лагерь, находившийся километрах в ста на северо-восток от Парижа. Он был специально создан для интернированных гражданских лиц, в основном евреев.
Именно здесь, в Компьеньском лагере, совершилось крещение Ильи Исидоровича Фондаминского (псевдоним – Бунаков). Выросший в состоятельной еврейской семье, получивший неплохое образование в Берлине и обладавший природным даром оратора, он еще в молодости стал социалистом и принимал деятельное участие в работе эсеровской партии. Принадлежность к ней заставила его эмигрировать в Париж. Человек, по словам его друзей, бескорыстного великодушия и беспредельной доброты, Илья Фондаминский никогда и никому не читал наставлений, никогда и ни от кого ничего не требовал, «ничего для себя не хотел». По словам Г. П. Федотова, очень хорошо его знавшего, Фондаминский помогал множеству людей в их материальных и духовных нуждах: «Помогал достойным и недостойным и не жалел своих денег».
Такие люди были необходимы участникам «Православного дела».
Ф. Т. Пьянов рассуждал о Фондаминском:Трудно сказать, кто на кого влиял больше – мать Мария на него или он на мать Марию. Однако с уверенностью можно сказать одно: у них были одни и те же мысли, язык, идеал христианской любви… общая обращенность к страждущему миру и жертвенность. Еврей, в то время некрещеный, он переживал в Церкви то, к чему мы, традиционно-православные, глухи.
Когда знакомые Фондаминского недоумевали, почему он не принимает крещения, он обычно ссылался на то, что считает себя недостойным этого. Возможно, в этой ситуации играли роль и другие моменты. Друзья Ильи Исидоровича объясняли его нерешительность следующим образом: «Не болея особенно еврейскими проблемами, он не хотел разрывать связи с еврейским народом, прежде всего с кругом друзей, родных и близких, для которых религиозное и национальное были связаны неразрывно». (Родственники Фондаминского и близкие им люди придерживались традиционного для их среды иудаистского вероисповедания.)
Что касается матери Марии, то она говорила по поводу монашества и желания людей вступить на этот путь:
– Только надо скорей решаться. Есть души, которые томятся-таятся годами, готовятся, прикидывают, колеблются, а решения принять не могут. Так можно любое доброе влечение в себе загубить. Душа «пересидит» свой срок, как пирог в печке. Ничего потом путного из нее не выйдет. Надо, чтобы все было вовремя.
Но выбор Фондаминского был наконец-то сделан. 20 сентября 1941 года после всенощной накануне праздника Рождества Богородицы священник Константин Замбржицкий, настоятель Свято-Троицкого храма в Клиши, сам находившийся в заключении, крестил его в православной церкви, устроенной в одном из бараков. Правда, по просьбе Фондаминского крещение было совершено втайне. На следующий день немцы разобрали церковь, и праздничную литургию, на которой впервые причащался новокрещеный Илия, пришлось служить в комнате священника. По свидетельству крестного отца Ф. Т. Пьянова, Фондаминский находился в приподнятом настроении. «Я чувствую себя прекрасно, – сообщал он сестре, – и уже давно, давно не чувствовал себя таким спокойным, веселым и даже счастливым». Одному парижскому другу он признавался, что теперь готов на все («и на жизнь, и на смерть»): он познал, «что такое благодать».
Вскоре после крещения Фондаминского перевели в местный госпиталь – у него открылась язва желудка. Мать Мария могла его навещать здесь. Она вместе с друзьями обдумала план побега новообращенного в США через «свободную» зону Франции. Но Фондаминский решительно отказался от этого: он хотел разделить судьбу своих братьев. Как отметил Г. П. Федотов, «в последние дни свои он хотел жить с христианами и умереть с евреями».
В этом благородном решении Фондаминский оказался непоколебим. В августе 1942 года, накануне своей отправки на восток из лагеря Дранси, он также решительно отверг и второй, не терпящий отлагательства план побега, в подготовке которого вновь участвовала мать Мария. Последнее письмо к ней Ильи Исидоровича растрогало матушку до слез: