К весне появился в городе поэт Макс Волошин… Зашел он и ко мне. Прочел две поэмы и сказал, что немедленно надо выручать поэтессу Кузьмину-Караваеву, которую арестовали… по чьему-то оговору и могут расстрелять.
– Вы знакомы с Гришиным-Алмазовым, просите его скорей.
Кузьмину-Караваеву я немножко знала и понимала вздорность навета.
– А я пойду к митрополиту, – сказал Волошин, не теряя времени. – Кузьмина-Караваева окончила духовную академию, митрополит за нее заступится.
Позвонила Гришину-Алмазову. [6]
Спросил:
– Вы ручаетесь?
Ответила:
– Да.
– В таком случае завтра же отдам распоряжение. Вы довольны?
– Нет. Нельзя завтра. Надо сегодня и надо телеграмму. Очень уж страшно – вдруг опоздаем.
– Ну, хорошо. Пошлю телеграмму. Подчеркиваю – пошлю…
Кузьмину-Караваеву освободили.
Простим писательнице с ее богатым воображением явное приписывание самой себе заслуги по освобождению Кузьминой-Караваевой. Хотя, несомненно, добрые намерения тут явно присутствовали…
Много лет спустя, уже во Франции, когда Тэффи сама окажется в сложном положении, Елизавета Юрьевна, тогда уже мать Мария, тоже поможет ей в трудную минуту – известная фельетонистка, временно стесненная в средствах, будет часто посещать (по некоторым данным – даже жить здесь) общежития матери Марии и питаться в ее столовой.
Просидев три месяца в каталажке, бывший городской голова Анапы была выпущена под залог. На суде в Екатеринодаре выступили многие свидетели, и практически все они встали на защиту Елизаветы Юрьевны. Вероятно, на приговор повлияло и то обстоятельство, что во время суда ею неожиданно увлекся Даниил Ермолаевич Скобцов – русский офицер, занимавший в правительстве Деникина пост министра земледелия. Есть предположение, что они с Кузьминой-Караваевой могли встречаться в Анапе и раньше – до 1917 года. Как бы то ни было, эта встреча спасла молодую женщину от трагической развязки.