Свет золотой луны

Я, наверное, неправильный чеченец. Отец мой, наверное, понимал, что жениться на русской — значит самому в себе что-то чеченское утратить. Да разве я виноват, что меня сразила любовь! Разве мой отец виноват, что полюбил своих внуков, родившихся от русской снохи!

Никто пред силою любви не виноват. На войну я пошел просто потому, что жить уже не хотел...

*  *  *

Весь следующий день Хамзат лежал в пещере. Он скрипел зубами, старался превозмочь боль, но по его перекошенному бледному лицу было видно, что это дается ему с большим трудом.

К вечеру у Хамзата поднялась высокая температура, он часто впадал в забытье. Гаврилов всю ночь неотступно сидел рядом, меняя компрессы с водой, пытаясь хоть этим как-то облегчить страдания друга. Среди ночи Хамзат вдруг очнулся и обвел блуждающим взглядом пещеру.

— Толик, — прошептал он, — ты не видел Наташу, она сейчас сюда заходила?

— Нет, Хамзат, мой друг, это тебе показалось.

Хамзат внимательно посмотрел на своего друга и слабо улыбнулся.

— Ну да, конечно, показалось. Спасибо, Толик. В молодости я здесь на горного барана охотился. Я очень любил это место. Отсюда луна кажется ближе.

Хамзат снова впал в забытье. Очнулся уже к следующему вечеру.

— Теперь я себя хорошо чувствую, — сказал он каким-то неестественно бодрым голосом.

— Вот видишь, на поправку пошел, а собирался умирать, — обрадовался Гаврилов.

— Это всегда так. Видно, перед смертью Аллах силы посылает. Помоги мне выбраться наружу.

Когда они сели на своем привычном месте, свесив ноги в пропасть, Хамзат отклонился назад, упершись спиною на скалу, и устало прикрыл глаза. Так долго сидели в полном молчании. Гаврилов уже стал беспокоиться, не впал ли его друг в забытье.

Но тот словно отгадал его мысль, пошевелился и заговорил:

— Ты знаешь, Толик, когда стоишь на самом пороге смерти, начинаешь по-другому смотреть на многие вещи. Я вот о чем думаю: неужели люди никогда не устанут от войны и крови? Ведь человеку на самом деле так мало нужно для счастья. Дом, семья, небольшая отара овец, а чего еще надо. Все остальное от жадности. И у нас в Чечне жадность, и вас в России жадность всех обуяла. Это с Запада пришла к нам такая неуемная жадность к обогащению.

Какое-то время он помолчал.

— Ты знаешь, Толик, если мне суждено попасть в рай, то от одного «блаженства» я уж точно откажусь.

— От какого же? — полюбопытствовал Гаврилов.

— От ласк этих вечно ненасытных девственниц — гурий, положенных каждому правоверному в раю.

— Это почему же? — еще больше удивился Гаврилов.

— Я жену свою сильно любил. Да и сейчас, хотя нет ее со мною рядом, все равно люблю. Что же я, в раю ей изменять буду? Может быть, я ее вновь встречу. Как ты думаешь?

— Не знаю, — совсем растерялся Гаврилов.

— И я не знаю, я просто надеюсь. Пусть Аллах простит мне не совсем правоверные мысли, но там, на небе, наверное, нет перегородок, разделяющих любимых людей.

— Я не знаю, есть ли там что-нибудь вообще, — признался Гаврилов.

— Есть, — с убеждением в голосе сказал Хамзат, — неужели ты думаешь, что мы с тобой умнее всех наших предков, которые верили, что есть.

Взошла луна, и друзья, замолчав, вновь зачарованно смотрели на небесное светило.

— Помнишь, ты мне читал красивое стихотворение про луну?

— Гумилева, помню.

— А я, когда был молодой, тоже сочинил стишок, — признался Хамзат, — вот в этих местах, когда на охоту ходил.

— Никогда бы не подумал, что ты еще и поэт, — удивился Гаврилов.

— Да какой я поэт, так, один только стишок сочинил, и всё. Я его даже никому, кроме жены, не читал, стеснялся. Думал, смеяться будут. А теперь вижу, что я его про себя, оказывается, сочинил. Хочешь, прочту?

— О чем ты спрашиваешь, Хамзат, конечно хочу.

Хамзат пошевелился, чтобы сесть поудобнее, и поморщился от боли. Он потупил взор, как бы припоминая, а потом, подняв голову, посмотрел на Гаврилова и как-то виновато, по-детски улыбнувшись в бороду, сказал:

— Только ты не смейся надо мной, я же не поэт.

— Да я, Хамзат, и строчки не смогу сочинить, так что давай, мне хочется услышать твое стихотворение.

— Ну ладно, раз хочется, тогда можно, — сказал как-то неуверенно Хамзат и тихим голосом начал декламировать:

Свет золотой луны

Падал на склоны скал.

Под звуки небесной зурны

Здесь умирал аксакал.

Кровь запеклась на камнях,

Словно черное горе вдовы.

А в застывших навеки глазах

Свет золотой луны.

Вновь надолго воцарилось молчание между друзьями.

— А ты знаешь, Хамзат, очень даже неплохо. Мне понравилось.

— Наташе тоже понравилось, я ей в день свадьбы его прочитал.

Хамзат почувствовал, что все внутри у него горит, а нарастающая боль стала пульсировать в висках. Вдруг он с удивлением заметил, что луна стала приближаться к нему. Когда она подошла совсем близко, Хамзат разглядел, что это вовсе не луна, а его любимая жена. Наташа смотрела на него, и лицо ее озаряла радостная улыбка.

«Чему она радуется?» — подумал в недоумении Хамзат. Но тут он почувствовал, как боль стала уходить, и его тоже охватила радость. Боль ушла совсем. Больше не было боли и было очень легко на душе, потому что Наташа была рядом.