Свет золотой луны

— Соображай головой, это для вас, хохлов, сало — национальный деликатес, а им не положено. Так что он и без твоей присяги тебе сало с радостью отдаст.

Раздался дружный смех. Сечинюк не растерялся:

— Советская армия религиозных предрассудков не признает. А чтобы служба этому абреку не казалась медом, мы его вначале приучим сало есть, а потом уже к присяге приведем.

И он кинулся к своей тумбочке, из которой под общий хохот сослуживцев достал шмат соленого сала.

— Неужели не жалко сало отдавать? — смеялись солдаты. — У тебя же снега зимой не выпросишь.

— Ради укрепления дружбы народов и интернационального единства, — продолжал куражиться Сечинюк, — мне ничего не жалко. На, жри и помни мою доброту.

При этих словах он сунул сало прямо под нос Джанаралиеву. Тот ударил его по руке, так, что сало отлетело под чью-то кровать. Сам же Джанаралиев тут же отскочил от ефрейтора и выхватил из кармана большой кухонный нож. «Деды» шарахнулись от него в разные стороны, но потом поснимали с себя ремни и, размахивая тяжелыми медными пряжками, стали медленно окружать чеченца. Джанаралиев, затравленно озираясь, хрипел:

— Мамой клянусь, зарежу, кто первый подойдет, а затем и себя убью, но сало есть не буду.

Гаврилова в этот день в казарме не было. Он дежурил на КПП. У них со вторым дежурным закончилось курево, и Гаврилов решил, пока ночью никто не видит, сбегать в казарму за сигаретами. Здесь он и застал эту картину.

— Что происходит? — спросил, подходя, Гаврилов.

Гаврилова уважали, считая его самым пострадавшим от кавказцев, потому приходу его обрадовались.

— Да вот, Толян, хотим этого чурку сало приучить есть, а он упрямится. Может, ты его уговоришь?

При этих словах ему подали шмат сала, который перед этим достали из-под кровати.

— Да вы что, ребята, совсем озверели? — закричал возмущенный Гаврилов.

— Ты чего это, братан, против своих идешь? Или забыл, как они над тобой издевались?

— Я ничего не забыл. Сейчас вы тут все дружно собрались, как один. Ремнями машете. А где вы были, когда я с чеченцами махался? Если бы тогда, как сейчас, мы бы все вместе держались, то никто бы над нами не издевался. Что молчите? Ну, тогда запомните хорошенько: кто Хамзата тронет, будет иметь дело со мной лично. Обидел его, считай, что меня обидел.

Благодарный Хамзат после этого случая привязался к Гаврилову, как к родному брату.

Когда Гаврилов по демобилизации уходил домой, расстроенный предстоящим расставанием Джанаралиев уговаривал:

— Дай мне слово, Толик, что приедешь ко мне в Чечню. Самым дорогим гостем будешь. У нас знаешь как красиво в горах! Я тебя обязательно на охоту поведу.

Гаврилов, естественно, клятвенно заверил Хамзата, что приедет, но на гражданке все завертелось, закружилось: институт, женитьба, дети. Когда через несколько лет вспомнил об армейском друге, то обнаружил, что потерял адрес. Так и не удалось побывать в гостях у Джанаралиева.

Все это и припоминал Гаврилов, идя следом за Хамзатом по тропинке, ведущей на верхнюю террасу.

*  *  *

Хамзат привел Гаврилова в саклю. Задняя стена сакли была скалой, на которой висел ковер.

Они сели обедать. Изголодавшийся в пути Гаврилов с жадностью накинулся на вареную баранину и лепешки с овечьим сыром. Потом пили чай и разговаривали.

— Что, друг Хамзат, воюешь?

— Да, воюю. Я, между прочим, заметь, за свою землю воюю, завещанную мне моими предками. А вот за что твои собратья воюют, не знаю. Может, ты мне ответишь?

— Так ведь никто же этой земли у тебя не отнимает, жили бы себе спокойно, как все.

— А может, мы не хотим, как все. Хотим жить по своим вековым законам, вот за это и воюем.

— Брось ты, Хамзат. По каким тогда законам меня, человека сугубо гражданского, захватили в плен? Тем более что я пришел восстанавливать завод для твоего народа.

— Ну, предположим, тем, кто тебя захватил, до этого завода нет никакого дела. Когда завод заработает, они с него ничего иметь не будут. Зато с вас можно иметь реальные деньги. Истинный джигит, как коршун, слетает с гор, чтобы схватить добычу и опять — в свое гнездо.

— И ты считаешь эти законы справедливыми?

— А что в них несправедливого? Мы дети гор, дети природы. Разве может кто-нибудь назвать законы природы несправедливыми? Можно ли обвинять волка за то, что он нападает на овцу? Что с ним прикажешь делать? Отпилить ему клыки, вставить в зубном кабинете вместо резцов протезы в виде коренных зубов, чтобы он траву мог жевать? Отвечай: станет волк есть траву? Нет, никогда не станет. Волка только можно уничтожить. Но будет ли лучше без волков? Уже пробовали, стали болеть животные. Волки — санитары леса. Проблема не и нас, чеченцах, а в вас, русских. Болеет не Чечня, больна Россия. Если война в Чечне не станет для вас уроком, то Россия просто исчезнет с лица земли.

— Ну, хорошо, Хамзат, допустим, Россия исчезнет, но кому станет от этого лучше — вам, чеченцам? На смену России явится кто-нибудь другой, например, Америка.

— Будем и с ними воевать. Хотя с вами привычней, вы вроде как свои.

— Вот именно свои, и вы же не волки, а люди.