Сисели резко вскинула брови и ледяным тоном произнесла:
— Это предложение?
— Сис!
— Предложение или нет?
— Господи, какая же ты жестокая!
— Сам напросился.
— Я только поинтересовался, почему ты не разводишься.
— Ну хорошо, я тебе отвечу. Все очень просто — Грант не даст мне развода. Я не могу развестись с ним, если он не даст мне на то веских оснований, а он мне их не даст. Грант мог бы развестись со мной через три года из-за моего пренебрежения супружескими обязанностями, но этого он тоже не сделает. В общем, дело обстоит вот так.
— И нет никакого выхода? — удивленно воскликнул Марк.
— Нет. — Безо всякого перехода Сисели продолжила: — По-моему, в самом конце смена тональности несколько резковата. Думаю, она лучше звучала бы вот так. — Она подошла к пианино и взяла несколько аккордов. — Да, гораздо лучше.
Марк шагнул к ней. Они стояли рядом, глядя на клавиши.
— Не знаю… хотелось бы сделать переход порезче. Я даже могу акцентировать диссонанс. Сис, значит, ничего не получится — в смысле у нас тобой?
— Нет. И не заставляй меня это повторять, иначе я разозлюсь. Если тебе действительно нужен диссонанс, оставь его, но, по-моему, ты ошибаешься. Вещь слишком легкая для диссонанса, и исполняться она должна непринужденно и бойко.
Глава 25
Можно совершить долгое и трудное путешествие, даже не шевельнувшись. Грант Хатауэй все так же стоял у камина, засунув в карман брюк руку, которую он убрал со шнура звонка. Агнес Рипли вцепилась в край стола, на который опиралась, с такой силой, словно не намеревалась разжимать пальцы. Ее терзали настолько мучительные мысли, что она не замечала ничего вокруг, кроме собственных ощущений. За короткий промежуток времени отношения между ней и Грантом резко изменились. Они перестали быть работодателем и работником, они сделались мужчиной и женщиной. Агнес больше не была безнадежно и безответно влюбленной женщиной, а Грант — мужчиной, не обращавшим на нее никакого внимания. Это тоже миновало, безвозвратно рухнув в пропасть. Теперь между ними полыхал конфликт, от начала века сопровождавший отношения мужчины и женщины. Цивилизация облагородила его условностями правил поведения, религия его обуздала, а поэзия — возвеличила. Но суть конфликта оставалась прежней, с этим противоречием приходилось считаться, поскольку оно было готово вырваться наружу со всей своей первобытной яростью, как только падут все препятствия.
И вот препятствия исчезли. Слова, сгоряча высказанные Агнес, уже не вернуть. Она выпалила их без оглядки на стыд, что доставило ей какое-то жуткое удовольствие. Встать прямо и сказать: «Вы убили их обеих, но я вас люблю… Мне безразлично, скольких вы убили, я все равно вас люблю», — именно такого излияния чувств и облегчения души болезненно жаждало ее существо. В ней говорила не любовь и не ярость. На нее нашло нечто такое, что всецело подчинило ее себе и говорило ее устами. Агнес слышала свои слова как бы со стороны, словно их произносил кто-то другой.
— Луиза Роджерс — вот как ее имя. Как я это узнала, если бы не слышала, как она сама назвала себя? Вероятно, об этом еще не знает даже полиция. Но я могла бы ей рассказать и еще много чего прибавить. Выложить все, что услышала. То, что она сказала по телефону. Рассказать, как вы ждали ее приезда и впустили в дом. А еще добавить то, что она вам говорила, потому что я все слышала.
Грант окинул ее оценивающим взглядом. Спокойным и сухим тоном он произнес:
— Вы сумасшедшая.
Агнес разразилась очередным бурным потоком слов:
— Да, сумасшедшая — от любви к вам. С первого взгляда, а вы этого так и не заметили. А вот что в ней такого, что вы ни на кого больше внимания не обращаете? Смуглая худышка, а уж в остальном — просто смотреть не на что! Когда она ушла, я подумала: «Может, он хотя бы теперь меня заметит». А вы — ничего!
— Агнес, вы ненормальная.
На мгновение ее злость угасла, как вспыхивает и гаснет язычок пламени. Голос надломился.
— Я много не прошу — лишь бы вы были ко мне добрее. Почему это не так?
На лице Гранта промелькнуло плохо скрываемое отвращение. Пламя вспыхнуло вновь. Агнес с визгом обрушила на него град угроз:
— Я ведь могу отправить вас на виселицу! Если пойду в полицию и сообщу все, что знаю, вас повесят! Потому что вы убили эту Луизу Роджерс! И Мэри Стоукс тоже, поскольку она об этом прознала! Вы их обеих убили! Убили… убили… убили!
— Да заткнитесь вы, черт подери! — гаркнул Грант, разъярившись.
Сделав пару шагов, он оказался рядом с Агнес и увидел, как она вздрогнула. Затем Грант бросился к двери и настежь распахнул ее.
— Немедленно убирайтесь! А утром чтобы духу вашего не было в моем доме!