Светила

Кроме того, Балфура изрядно порадовала Лодербекова нежданная резкость и жадная настойчивость, с которой старший собеседник выпытывал нужные сведения. Лодербек подавленный и задумчивый ему не нравился; эта внезапная смена настроения напомнила Балфуру прежнего Лодербека – Лодербека времен Данидина, который отдавал приказы как генерал и держался как король; который составил себе состояние, а потом его удвоил; который был запанибрата с премьером и которому и в голову не пришло бы умолять своего спутника задержаться на ночь в Кумаре, чтобы ему не нести свои горести в игорный дом в одиночестве. Этому прежнему Лодербеку Балфур искренне сочувствовал, до сих пор питал к нему слабость, и ему изрядно льстило, что политик смиренно выспрашивает у него новости.

Потому, выдержав долгую паузу, Балфур рассказал-таки своему старому приятелю обо всем, что знал насчет тюрьмы: о том, что строительство профинансировано за счет доли от того состояния, что обнаружилось в хижине Кросби Уэллса. Балфур не объяснил, почему и как возникла такая договоренность, и так и не признался, кто подбросил ему наводку. Зато сообщил, что деньги были вложены по инициативе Джорджа Шепарда, две недели спустя после смерти Кросби Уэллса, и что начальник тюрьмы постарался замолчать это дело.

Но недаром Лодербек учился на юриста: следователем он был въедливым, особенно если знал, что всей правды ему не сказали. Он спросил, о какой в точности сумме идет речь; Балфур отвечал, что капиталовложение составило чуть больше четырех сотен фунтов. Лодербек тут же поинтересовался, почему данное капиталовложение равняется десяти процентам от общей стоимости имущества, обнаруженного в хижине, а когда Балфур промолчал, то политик с еще более пугающей быстротой догадался: десять процентов – это же стандартная ставка комиссионного вознаграждения и инвестиция эта – не иначе как гонорар комиссионера.

Балфур ужаснулся тому, как Лодербек в мгновение ока докопался до сути, и принялся уверять, что Харальд Нильссен ни в чем не виноват.

– Он согласился! Отдал свой гонорар как нечего делать! – расхохотался Лодербек.

– Шепард загнал его в угол. Нильссена нельзя винить. Его ж практически зашантажировали, как по нотам это дело разыграли – вот право слово! Не стоит вам раздувать скандала – не стоит, ради мистера Нильссена.

– Частная инвестиция, причем в последний момент! – воскликнул Лодербек. (Он был не слишком заинтересован в Харальде Нильссене, которого видел-то один-единственный раз в гостинице «Звезда» где-то с месяц назад. Нильссен показался ему нелепым провинциалом, чересчур привыкшим к преданной свите из трех-четырех человек и чересчур говорливым во хмелю. Лодербек тогда списал его со счетов как самодовольного зануду, который никогда ничего не добьется.) Он привстал в стременах. – Это все политика, Том, – политика как есть! Вы знаете, чего Шепард добивается? Пытается всеми силами продвинуть строительство тюрьмы до того, как Уэстленд получит место в парламенте, и прибегает к частному капиталовложению, чтобы ускорить процесс. Ну и ну! Мне найдется что сказать на этот счет в «Таймс», уж будьте покойны!

Но Балфур о покое не помышлял. Он запротестовал, и после недолгих переговоров Лодербек согласился не упоминать имя Нильссена.

– Хотя Джорджу Шепарду я в сей любезности не откажу, – добавил он и снова расхохотался.

– Я так понимаю, вы его мировым судьей видеть не хотите, – предположил Балфур, гадая про себя, не претендует ли на эту высокопоставленную должность сам Лодербек.

– Да я на пост мирового судьи чихать хотел! – откликнулся Лодербек. – Дело в принципе; я за принцип стою.

– И что же это за принцип? – осведомился Балфур, на миг сбившись с мысли. Ведь Лодербеку пост мирового судьи отнюдь не безразличен. Политик упомянул о нем в самом начале разговора, и как сердито!

– Этот человек вор! – воскликнул Лодербек. – Состояние принадлежит Кросби Уэллсу, живому или мертвому. Джордж Шепард не имеет никакого права тратить чужие деньги по собственной прихоти, и плевать мне, на что!

Балфур молчал. Вплоть до сего момента Лодербек ни разу не упоминал про клад, спрятанный в хижине Уэллса, и не выказывал интереса к его дальнейшей судьбе. Не заговаривал он и о юридических проблемах, возникших в связи с притязанием вдовицы на собственность покойного мужа. Балфур предположил, что молчание это объясняется причастностью Лидии Уэллс, ведь Лодербек до сих пор избегал произносить ее имя, стыдясь былого бесчестья. Но теперь Лодербек грудью встал на защиту Кросби Уэллса. Похоже, вопрос о богатстве Кросби задевал политика за живое. Балфур вскинул глаза на спутника – и тут же отвернулся. Не догадался ли Лодербек, что сокровище, обнаруженное в Уэлссовой хижине, – это то самое золото, с помощью которого его зашантажировали годом ранее? Любопытство Балфура разыгралось не на шутку. Он попытался подначить собеседника.