Светила

– Она упомянута в газете по имени, – напомнил Гаскуан. – И не только по имени; ее роль оговаривалась особо. Она будет ассистировать вдовушке.

– Что ж, ученичество ее оказалось на диво кратким, – отметил Мади не без ехидства. – Что заставляет усомниться либо в качестве обучения, либо в значимости предмета как такового.

– А разве древнейшая в мире профессия не восходит к тайным обрядам и практикам? – усмехнулся Гаскуан. – Может, она всю жизнь этому учится.

Такого рода разговоры всегда вгоняли Мади в краску.

– В ее бывшем ремесле есть свои секреты, согласен, – признал он, выпрямляясь, – но женские искусства совершенно естественны, это вам не мертвецов из могилы вызывать.

– О, я уверен, что в обеих профессиях используются примерно одни и те же фокусы, – возразил Гаскуан. – Шлюха – большая мастерица убеждать, так же как и прорицательница должна быть весьма убедительна, а то ей никто не поверит… и не забывайте, что красота и уверенность всегда убедительны, независимо от контекста. По мне, так Аннины обстоятельства не слишком-то и изменились. Можно по-прежнему звать ее Магдалиной!

– Мария Магдалина не была ясновидящей, – сухо возразил Мади.

– Не была, – подтвердил Гаскуан, по-прежнему усмехаясь, – но она первая пришла к отверстой гробнице. Она первая поклялась, что камень был отвален от двери гроба. Надо отметить, что весть о Воскресении впервые прозвучала как свидетельство от женщины, и поначалу свидетельству этому не поверили.

– Ну что ж, нынче вечером Анна Уэдерелл принесет клятву на могиле совсем другого человека, – заметил Мади. – И нас там не будет, чтобы подвергнуть эту клятву сомнению.

Он сдвинул нож и вилку еще ровнее, мечтая про себя, чтобы пришел наконец официант и забрал его тарелку.

– Мы, конечно, всяко рассчитываем на фуршет перед сеансом, – промолвил Гаскуан, но в голосе его особой радости не прозвучало.

Он тоже не на шутку расстроился из-за того, что не был допущен на грядущий вдовицын сеанс общения с миром мертвых. То, что он не вошел в число избранных, задевало его куда сильнее, чем Мади; Гаскуану казалось, что, раз уж он первым во всей Хокитике протянул Лидии Уэллс руку дружбы, уж для него-то должны были бы оставить местечко. Но после 27 января Лидия Уэллс так ни разу его и не навестила и в гости к себе тоже не приглашала, даже к чаю.

Что до Мади, ни той ни другой женщине он официально представлен не был. Он видел мельком, как они развешивали шторы на окнах бывшей гостиницы – темными силуэтами на фоне стекла, точно бумажные куклы. Заприметив их, Мади ощутил странный волнующий трепет – что было для него в диковинку, ибо он не привык завидовать женской дружбе, как, собственно, и задумываться о женщинах с мало-мальским интересом. Но, проходя мимо затененного фасада «Удачи путника» и видя, как две фигуры двигаются за искажающим очертания переплетом, он вдруг испытал острое желание услышать, о чем эти две женщины говорят. Любопытно, отчего Анна покраснела, и закусила губу, и коснулась ладонью скулы, словно проверяя, не горит ли лицо; любопытно, чему Лидия улыбнулась, отряхивая руки, и с какой стати отошла, а Анна осталась стоять с ворохом ткани в руках; перед ее платья был весь утыкан булавками.

– Думаю, вы правы, усомнившись насчет Анниной роли во всей этой истории или, по крайней мере, о ней задумавшись, – продолжал Гаскуан. – Когда я впервые заговорил с Анной о Стейнзе, у меня сложилось впечатление, что к юноше она относилась с явным пиететом; мне даже показалось, она к нему неровно дышит. А теперь вот, по всему судя, она собирается наживаться на его смерти!

– Мы ничего не знаем о степени причастности мисс Уэдерелл, – напомнил Мади. – Все зависит от того, известно ли ей про золото, спрятанное в платьях, и, следовательно, про вымогательство, которому подвергся мистер Лодербек.

– Про оранжевое платье никто с тех пор ни словом не упомянул, – промолвил Гаскуан. – Казалось бы, миссис Уэллс могла бы попытаться его вернуть, если бы Анна сказала ей, что платье спрятано у меня под кроватью.

– По-видимому, мисс Уэдерелл полагает, что золото было выплачено мистеру Мэннерингу, как она и велела.

– Да, по-видимому, – отозвался Гаскуан, – но не кажется ли вам, что в этом случае миссис Уэллс нанесла бы визит Мэннерингу и попыталась бы выцарапать свою собственность обратно? Уж они-то друг в дружке души не чают: она и Мэннеринг – добрые старые друзья еще со времен игорного дома. Нет, я думаю, куда более вероятно, что миссис Уэллс пребывает в полном неведении относительно оранжевого платья – и относительно всех остальных тоже.

Мади задумчиво хмыкнул.

– Мэннеринг к нему не притронется – побоится последствий, – продолжал Гаскуан, – а в банк я его точно не понесу. Так что оно так и лежит, где лежало. Под моей кроватью.

– А вы, часом, не производили оценку этого золота?

– Да, пусть и неофициально: мистер Фрост заходил поглядеть. Говорит, так что-то около ста двадцати фунтов.