Светила

Мади взял пачку писем и перебрался к окну: там было посветлее. Он развернул следующее письмо и придвинул его к стеклу.

Данидин, сентябрь 1852 г.

Сэр прошло шесть месяцев с тех пор, как я Вам написал в первый раз, и боюсь раз Вы молчите, уж не оскорбил ли я Вас. Не помню в точности, как я выражался, но помню, что в последних строках я назвал себя Вашим братом, и, может статься, это Вас удручило. Вам, верно, больно сознавать, что Ваш отец был не безупречен. Вам, верно, хотелось бы, чтоб оно было иначе. Если так то прощения прошу. Сэр за эти последние месяцы мои дела шли совсем худо. Уверяю Вас, как шлюхин сын я не то чтоб непривычен нищенствовать, но попрошайничать у человека второй раз стыд-то какой. И однако ж пишу в отчаянии. Вы человек состоятельный, билет третьего класса вот все о чем прошу, и более вы обо мне не услышите. Здесь в Данидине я экономлю на всем, чем могу. Я попытал силы на прииске, да только не гожусь я для этого ремесла. Меня здорово подкосили и «ознобыши», и жар, и прочие напасти простудного толка. Так что работал я с перебоями, не так, как хотелось бы. Желания познакомиться с нашим отцом Аластером Лодербеком-старшим у меня не поубавилось, а дни-то идут, не опоздать бы, я ж Вам рассказывал, он в письме признавался, что на пороге смерти. Мне бы с ним хоть разок поговорить до того, как случится прискорбное событие, просто чтоб мы поглядели друг на друга вживую да потолковали как мужчина с мужчиной. Сэр на коленях умоляю купите мне билет до дому. Вы больше обо мне не услышите я Вам клянусь. Я не более чем

благодарный Вам друг,

Кросби Уэллс

Мади, не мешкая, схватился за следующее письмо; свободной рукой он нащупал стул и плюхнулся на него, не отрывая глаз от неровных строк.