Светила

– Мисс Уэдерелл, – промолвил он, – ваше имя фигурирует во множестве нераскрытых преступлений, включая возможное убийство, и мне наверняка нет нужды напоминать вам, что разбирательство в Верховном суде – это дело серьезное. Давайте поговорим доверительно и со всей откровенностью.

Он указал на документ в Анниной руке:

– Эта дарственная была написана за три месяца до исчезновения мистера Стейнза. Она составляет ровно половину наследства Уэллса. Мистер Уэллс умер в тот же самый день, как мистер Стейнз пропал бесследно, и наутро после его смерти я обнаружил бумагу в его плите. Все эти события явно как-то связаны, и законовед, в отличие от меня, сможет докопаться до сути. Если вы оказались в затруднительном положении, может быть, я сумел бы вам помочь, но как я вам помогу, если вы чего-то недоговариваете? Прошу вас, доверьтесь мне и расскажите все, что знаете.

Анна нахмурилась.

– В бумаге ничего не сказано про наследство Уэллса, – промолвила она. – Тут же речь идет о деньгах Эмери, а не Кросби.

– Вы правы, но вряд ли золото, обнаруженное в хижине мистера Уэллса, действительно принадлежало мистеру Уэллсу, – объяснил Девлин. – Понимаете, там нашли не самородное золото, металл был переплавлен и отлит в такие вот брусочки. Все они помечены клеймом, и по клейму банк отследил происхождение золота: оно было добыто на руднике, принадлежащем мистеру Стейнзу. На «Авроре».

– Как-как? – не поняла Анна.

– На «Авроре», – повторил Девлин. – Так рудник называется.

– Ох, – вздохнула она.

Девушка была явно сбита с толку; преисполнившись жалости, Девлин объяснил все сначала, на этот раз медленнее. На сей раз Анна поняла:

– То есть состояние на самом деле принадлежало Эмери?

– Вероятно, – осторожно отозвался Девлин.

– И он намеревался отдать мне ровно половину!

– Из этого документа вроде бы со всей очевидностью следует, что мистер Стейнз намеревался отдать вам две тысячи фунтов и что мистер Уэллс в ночь на одиннадцатое октября знал об этом его намерении и, по-видимому, даже его одобрил. Но, как я уже вам сказал, дарственная недействительна: мистер Стейнз ее так и не подписал.

– А что, если бы подписал?

– До тех пор, пока мистер Стейнз не отыщется, боюсь, поделать тут ничего нельзя, – отозвался Девлин. С минуту он глядел на девушку и наконец выговорил: – Я принес вам этот документ далеко не сразу, и за это, мисс Уэдерелл, я прошу у вас прощения. Причина же просто-напросто в том, что я ждал возможности переговорить с вами наедине, а как вы сами знаете, такую возможность найти куда как непросто.

– Кто еще знает об этой бумаге? – внезапно спросила Анна. – Кроме вас и меня.

Девлин замялся.

– Начальник тюрьмы Шепард, – ответил он, решившись говорить правду, но не всю. – Я обсудил с ним это дело где-то с месяц назад.

– Что он сказал?

– Он решил, это какая-то шутка.

– Шутка? – убито переспросила она. – Что за шутка такая?

Девлин потянулся к ее руке, слегка сжал ей пальцы в знак сочувствия:

– Не печальтесь, милая. Блаженны нищие духом, и каждого из нас ждет наследство куда более великое, нежели любой подарок в золоте.

Из кухни донесся резкий посвист и шипение: кипяток фонтанировал из носика на чугунную плиту.

– А вот и наш чайник, – улыбнулся ей Девлин.

– Ваше преподобие, – промолвила Анна, отнимая руку, – а можно вас попросить налить чаю? Я как-то странно себя чувствую, мне бы минутку побыть одной…

– Разумеется, – учтиво отозвался Коуэлл Девлин и вышел из комнаты.

Как только тот переступил порог, Анна вскочила и за два стремительных шага пересекла гостиную, по-прежнему сжимая в руке обгоревшую дарственную. Сердце ее неистово билось. Она на миг застыла неподвижно, собираясь с духом, а затем одним плавно-текучим движением скользнула к вдовицыну письменному столу, положила документ, схватила перо миссис Уэллс, обмакнула кончик в чернильницу, наклонилась поближе и начертала:

Эмери Стейнз

Анна в жизни не видела подписи Эмери Стейнза, но знала доподлинно, что воспроизвела ее в точности. Буквы фамилии «Стейнз» непринужденно убывали в размере, а буквы имени отличались легкомысленной неразборчивостью; этот самоуверенно-неряшливый росчерк своей подчеркнутой небрежностью словно бы говорил, что воспроизводили его множество раз и мелкие вариации достоверности ему не убавят. Перед «Э» красовалась двойная завитушка – этакий индивидуальный штрих, а «С» казалась слегка сплющенной.

– Что вы наделали?

Девлин стоял в дверях с чайным подносом в руках и с выражением сурового упрека на лице. Он с грохотом отставил поднос на буфет и шагнул к девушке, вытянув руку. Анна безмолвно вручила ему документ; священник нетерпеливо его выхватил. В первое мгновение он словно онемел от ярости, затем овладел собою и очень тихо произнес:

– Это мошенничество.

– Может статься, – отозвалась Анна.

– Что? – взревел Девлин, внезапно рассвирепев не на шутку. И обрушился на Анну: – Что вы такое сказали?

Он ждал, что девушка съежится от страха, но – ничего подобного.

– Это его подпись, – заявила Анна. – Дарственная действительна.

– Это не его подпись, – возразил Девлин.

– Его, – настаивала девушка.