Старые записи, сделанные Андреяном Степновым. Как, однако, грамотно, как правильно выписывал он по-латыни рецепты. Малознающие, невежественные фельдшера, особенно ротные, вернувшиеся из солдатчины, вели себя с апломбом и без зазрения совести брали поборы с больных. Осев на своих участках, быстро обстраивались, разводили всякую живность. Не то что комаровский Андреян.
Далее в журнале идут записи крупными буквами, Дашины: «Сименов Сирежка. Фетька Жмота… Пилагея Косоглазая». Все графы, кроме диагноза и назначений, заполнены аккуратно. Все в полном ажуре.
— Кто тебя грамоте обучал?
Вот и укорил. Обидное, несправедливое ожесточает. И все наболевшее с детства, в ее жизни у фельдшера и после него, вырвалось неожиданно:
— И не совестно вам насмешничать, господин доктор! — Намеренно не назвала его по имени-отчеству. — Где мне учиться-то было? Спасибо Андреяну Тихнычу, что буквы показал.
Зборовский недоуменно пожал плечами: что худого спросил? Какая, однако! До сих пор она восторженно следила за каждым его шагом. Это в какой-то мере было даже приятно. Да и, право, он не так уж плохо относится к этой девушке.
Даша заглянула через его плечо на страницу раскрытого журнала. Клякса. Вспомнила, когда ее поставила. Андреян — тот действительно умеючи перо держал. Тоже попрекал — рука, дескать, у тебя хорошая, да ленивой голове досталась. Но чтоб похвалить — случалось редко.
Зборовский остался еще на день, — надо обойти дома в Комаровке. Никто из докторов, наезжавших сюда прежде, ни по каким, дворам не ходил. А тут по собственной охоте подрядился, от избы к избе.
Перед отъездом стал ей объяснять:
— Ты кое-что сама здесь без меня сможешь делать. В этом шкафчике ничего не трогай. А в том — иноземцевы капли, английская соль, касторовое масло, ромашка…
Даша поддакивала: понятно, понятно. Право же, Андреян доверял ей больше. Сколько раз одна справлялась — люди знают. Не зря мужики в шутку величают ее «фершалшой».
Глава VI
Весной Комариха вскрывается гулко, с громыханьем и лязгом. Еще недели две назад, в пору ледохода, мимо проплывали тяжелые, заснеженные глыбы, а сейчас медленно-медленно движутся последние льдинки. Вода почти стоячая. Это только возле Комаровки летом речку Комариху где хочешь перейдешь и колен не замочишь, а у города, за шестью запрудами, она глубока.
Первые лучи весеннего солнца, не очень горячего, но яркого, пробились сквозь редкие сучья единственного в Нижнебатуринске городского сада. Пробились и легли на узкие аллеи, покрытые слежавшимися за зиму листьями. На деревьях почки уже открыли свои клейкие клювики и выбросили наружу зеленые язычки. Вчера еще ветки были голы, а сейчас напоены душистой влагой и вот-вот зашелестят.
В здешних краях все по-честному: лето так лето — пыль да жарища, осенью — грязь непролазная, зимой — вьюги да высокие снега, ну а весной, как ныне, — все неудержимо звенит.
Незаметно приблизилась пасха. Последняя предпасхальная неделя. Кастелянша, попечению которой со времени приезда в Нижнебатуринск отдал себя Зборовский, вовсю орудует в его квартире. Сняты чехлы, скатерти, содраны с карнизов занавески. Комнаты с оголенными окнами, неуютны, будто нежилые. Сергей Сергеевич слонялся по дому, не зная куда себя деть, не находя вещей на привычных местах.
И вот наконец наступил день, когда в квартире дыши не надышишься: свежесть, белизна, праздничный стол, куличи, крашеные яйца.
Родной дом — о нем в это время думалось. Родной, но далекий не только тысячами верст, а чем-то гораздо большим. Там в делах хозяйственных для отца незыблемым оставался авторитет матери, но и она никогда не вмешивалась в сферу интересов адвокатской конторы на Невском проспекте. О судебном «процессе семи» пишут сейчас все петербургские газеты. Судя по последним сообщениям, этому событию действительно придан политический колорит. Отец все-таки добился свидания с теми… в «Крестах». Неужели сам, лично, будет защищать их?
Завтра, как и всегда, в пасхальные дни к родителям приедут гости. И Верочка, конечно. Жизнь в Нижнебатуринске отодвинула ее куда-то в сторону. Но все же Петербурга иначе и не представлял: мосты, дворцы, туман и… Верочка.
Сбросив осточертевшую за зиму шубу, Зборовский шел с непокрытой головой, подставляя ласковому солнцу большой, с выпуклыми висками, лоб.
Поржавевшая железная ограда обегает городской сад с трех сторон и обрывается на берегу. В аллее шуршит метлой сторож. Кедров не заставил себя долго ждать: как условились, подошел к воротам точно к одиннадцати. Еще издали махнул ему светлой широкополой шляпой:
— Я здесь, милейший эскулап!
На главную, Рождественскую улицу высыпали все, кому не лень. Гуще на солнечной стороне, а та, которая в тени, пустует.
К величайшему своему изумлению, горожане сегодня прочли развешанные на улицах, на вокзале, в парикмахерских и даже рядом с вывеской «Кабинет врачебной косметики: удаление прыщей, угрей, перхоти» крупные печатные объявления о предстоящем выходе еженедельной общедоступной популярной газеты «Будильник». Явление доселе небывалое.
Зборовский усмехнулся:
— Экий размах!