Светлая даль юности

От Больших до Малых Бутырок — всего ничего, по прямой, через перешеек в курье — мелком заливе Островного озера, почти сплошь заросшем камышами, — версты четыре. В обычные годы перешеек в курье все лето оставался непроезжим, и надо было делать степью огромный крюк вокруг второй половины курьи, чтобы попасть в Малые Бутырки. Но в лето двадцать второго года перешеек в курье осушился настолько, что по нему была проложена гужевая дорога.

До курьи чистой степью мы ехали бойко и молча. Но на перешейке наш конь, должно быть, бывавший здесь, упрямо перешел на шаг. И только тут хозяин ходка, парень лет семнадцати, отбывавший повинность гонца, обернулся ко мне с облучка и сказал:

— Ну и горяч же твой Бородуля! Ох, горяч!

Естественно, я немедленно защитил товарища Бородулю:

— А не выполнять приказ — хорошо?

— Дак, может, некого послать было…

— Как это некого? Другие-то послали!

Крыть было нечем, и молодому гонцу пришлось на некоторое время замолчать. Но у него вскоре вновь зачесался язык.

— А пошто он тебя-то послал? — заговорил гонец с ехидной ухмылкой на широком рябоватом лице. — Чать, кого-нибудь постарше бы надо. Што ты с ним, с этим Игнатом Овсяниным, сделаешь?

— Арестую, и все! — ответил я с некоторой запальчивостью.

— А послушается он тебя? — спросил гонец, не иначе радуясь случаю позабавиться надо мной, по его понятиям, зеленым малолеткой. — Думаешь, так и пойдет под арест? Послушной овечкой?

— Пойдет!

— Навряд ли, — в открытую усомнился гонец. — У тебя и оружия-то нет.

Но я, разгорячась, ответил упрямо:

— Есть у меня оружие!

— А где-ка оно?

— Погоди, там увидишь!

Конь шел шагом, медленно таща ходок по влажным колеям дороги, отпечатывая в них четкие следы железных шин. Иногда попадались небольшие лужицы. Конь с усилием вытаскивал копыта из чавкающей грязи, а колеса врезались в нее чуть не до ступиц. Дорога шла будто просекой среди высоких, плотных камышей. На ней едва-едва могли разъезжаться встречные подводы.

Мне уже была знакома эта дорога через курью среди камышовой безмолвной тайги. На этот раз она почему-то показалась мне необычайно длинной и трудной. Нудная езда шагом, чавканье конских копыт в грязи — все это так раздражало, что я не выдержал и сказал гонцу:

— Погонял бы…

— Нельзя, — ответил гонец. — Разве же такой хлябью побежишь рысью? Да и зря ты торопишься. Этот Игнат Овсянин сейчас, поди-ка, на пашне. Чего он в Совете сидеть будет?

— Найдем и на пашне!

— Пашни у них далеко. До вечера проездишь.

Да, зловредный попался мне гонец. Ему не хотелось гонять своего коня по жаре. Ему хотелось отбыть свой черед в волисполкоме без гонки да пораньше махнуть домой. Но хотя бы, рябой черт, помалкивал, не расстраивал, а то ведь он только и думал, как извести меня до последней крайности.

— Я его знаю, этого Игната Овсянина, — продолжал он, так и не дождавшись моего ответа на его замечание, что по малобутырским пашням можно без пользы проездить до вечера. — Росточка он небольшого, с виду тихий мужичок, а уж хитрюга — не сыскать нигде такого.

— Ну и что?

— А то, что такой хитрюга не только от тебя, но и от самого Бородули уйдет! Он как хорь! — ответил гонец, как мне показалось, с некоторой завистью. — За хитрость общество и избрало его председателем. Знают, что он обойдет любой закон, если надо. А совсем не потому, что он в партизанах был. Не-ет, за хитрость!

Я знал Игната Овсянина. Действительно, с виду он казался тихим, вежливым человеком, особенно среди своих шумливых, горластых товарищей. У него был открытый, чистый, глубокий взгляд. Ничем он не был похож на хитреца.

— И я его знаю. Совсем не похоже, что он из хитрюг.

— А настоящего-то хитрюгу никогда не распознаешь! — с легкостью человека, которому знакомы все истины, ответил неугомонный придира. — Верно, он с виду-то смахивает на ягненка, а при случае сразу же обернется волком! Только уши развесь!

Злорадный гонец всячески старался запугать теми трудностями, какие ожидают меня при выполнении действительно нелегкого поручения товарища Бородули. И это ему удалось в какой-то мере, пока мы пробирались шагом через курью. В самом деле, в Малых Бутырках меня могли ожидать любые неожиданности. Впервые до меня дошло, что сегодняшнее поручение товарища Бородули совсем не из тех простых, которые мне приходилось выполнять прежде. Это еще более возбудило и разгорячило меня, но о том, чтобы повернуть назад, не могло быть и речи. Да, теперь я немного побаивался того, что ожидает меня в Малых Бутырках, но, стискивая зубы, упрямо думал: «И все же я выполню поручение товарища Бородули! Любой ценой, но выполню!»

— Погоняй же! — потребовал я, когда мы выбрались из курьи.

Сухой степной дорогой, старинным трактом конь пошел ходкой рысью, и гонец перестал без конца поворачиваться ко мне на облучке. Да и до Малых Бутырок осталось недалеко. Здесь я, несколько растревоженный гонцом, заставил себя заранее собраться с силами, словно приготовился для прыжка. И когда мы оказались в селе, я уже был готов на все, лишь бы выполнить поручение товарища Бородули.