Светлая даль юности

На следующее утро я впервые увидел подруг на скамеечке у ворот, в нарядных платьях, оживленных, хохочущих: они решили, возможно, по настоянию приезжей, показаться людям. Из всех сельчан я оказался самым любопытным и нетерпеливым: что-то так и потянуло меня на глаза девушек. Поповскую дочь, преждевременно располневшую на хороших хлебах, мне все же приходилось видеть, и я не нашел в ней ничего особенного. Но что представляет из себя приезжая? Какая она? Не знаю чем, но она заинтересовала меня уже в те минуты, когда радостно обнималась при встрече с подругой. Я принарядился в новую рубаху-косоворотку, подпоясался цветным пояском и вышел на главную улицу, сделав вид, что у меня есть какое-то заделье на другом краю села. С полдороги я повернул, будто вспомнив что-то, и направился мимо поповского двора. Мне казалось, что я хитрю удачно, не вызывая никаких подозрений у девушек.

По строгим законам тогдашних деревенских нравов все мальчишки и девчонки, встречая взрослых или проходя мимо них, обязаны были кланяться им и говорить «здравствуйте». Иначе о неуважительном отношении к взрослым немедленно донесется, как по ветру, до родителей, а это не сулило ничего хорошего. Поравнявшись с девушками на лавочке у ворот, я поклонился им и громко пожелал здравствовать, и они тут же ответили мне приветливыми, певучими голосами. Но в следующие секунды, вероятно, провожая меня взглядом, они отчего-то засмеялись, и я со стыдом догадался, что они без труда разгадали мою хитрость. В тогдашней деревне к приезжим людям всегда проявлялось повышенное любопытство. Им было это, конечно, известно. Вслед за смешками я услышал голос поповской дочери:

— Мальчик, вернитесь! На минутку, если можно…

Я подошел к девушкам в большом смущении.

— Вы ведь живете вот здесь? — поповская дочь указала на Дом милиции. — И служите в волисполкоме? Кажется, вы даже стали комсомольцем?

— Все так, — подтвердил я, гадая о причинах допроса.

— Тогда вы, вероятно, знаете, что будет сегодня в Народном доме? — продолжала поповна. — Вот ко мне приехала подруга, ей хочется побывать там…

— Опять спектакль будет.

— А какой?

— Про артистов при царизме.

— Вероятно, водевиль?

— Да.

— О, это интересно! Вероятно, это… — она запнулась, вспоминая автора какого-то водевиля об артистах. — Впрочем, все равно! Нам хотелось бы тоже пойти в Народный дом, но у нас нет билетов. Посоветуйте ради бога, как нам быть?

Обещая раздобыть и принести девушкам билеты на спектакль, я все время украдкой поглядывал на приезжую. Она приветливо улыбалась с той таинственной усмешкой, какая никогда не разгадывается, но тем и покоряет любое сердце. Удивительно, она чем-то, пусть и отдаленно, напоминала знакомую мне полячку или, точнее, одну из тех женщин, каких я часто видел во сне после знакомства с нею на Егоршином дворе. Приезжей было лет восемнадцать, и она уже успела расцвести во всей своей красе. Светло-русые длиннющие волосы, как говорится, до пят, она туго заплетала в две косы, а они все равно выбивались завитками у висков, на шее. Эти непокорные завитки придавали ей озорной мальчишеский вид, говорили о своевольном, своенравном характере; да, она, как и полячка, могла поехать за любимым куда угодно, хоть на край света. Но еще более, чем завитки, о ее своеволии и своенравии говорили постоянно смеющиеся глаза, надвигающиеся на тебя волнистой, глубокой небесной синью.

Ее насмешливость меня озадачила и насторожила — такой насмешливости не было у тех молодых женщин, каких я видел, едва закрывал глаза. «Видать, большая просмешница», — определил я с некоторой странной тревогой. Но ее насмешливость вместе с тем была совершенно необычной, не обидной, а какой-то освежающей, вроде внезапного ласкового ветерка в степи. И я без страха смотрел в ее чистое румяное лицо с ямочкой на круглом подбородке.

Перед тем как мне уйти, поповская дочь улыбнулась своей подруге и сказала:

— Поздравляю, Гутя. Тебя ожидают здесь большие успехи.

Я не совсем понял намек поповской дочери, но что-то царапнуло меня, будто острыми коготками. Однако приезжая поспешила меня успокоить:

— Да, будем знакомы. Зовите меня. Гутей. Полное мое имя — Августа. Очень редкое, особенно для деревни.

Что ж, совершенно естественно — у такой редкостной девушки, как она, имя должно быть редкое. Такого имени я никогда и не слышал прежде…

…После вступления в комсомол я частенько стал бывать в Народном доме. Вместе с другими молодыми комсомольцами я был, по существу, на побегушках у заведующего домом и избой-читальней. Мы помогали ему во всякой мелкой подсобной работе. В мои обязанности, кроме всего прочего, входили хлопоты об оружии, которое требовалось для большинства спектаклей. По этой причине, должно быть, я пользовался особой благосклонностью заведующего Народным домом.

Через час я уже летел обратно с билетами для девушек. Билеты были бесплатные, их мог получить каждый желающий, и распространялись они для придания спектаклям какой-то особой исключительности и, конечно, ради рекламы. Впрочем, и без них, какой бы ни ставился спектакль, Народный дом был полон народа.