Я вынужден терпеть своё желание, как мужчины и желание демона, его потребность в её свете. Я даже стараюсь лишний раз не провоцировать ни себя не её поцелуями. Боюсь, не сдержаться. Снова включил режим благочестивого брата. Но поговорив с врачами, принял их точку зрения. Девочка пережила сильнейший стресс, практически секунды её отделяли от жесткого изнасилования, и еще меньше отделяло её от гибели из-за жестоких побоев. Такое не проходит даром для психики. Странно, что она вообще может разговаривать и не шарахаться от мужчин, как от огня. Поэтому я решил пока не напирать, вопреки своим желаниям, дать ей время снова ко мне привыкнуть и проникнуться доверием. Пока что я чувствую лишь колючий запах её стыда. Даже не знаю, почему, именно стыда, неловкости, и желания спрятаться от моих глаз.
Её отчуждение и запирание в себе заметно и очень остро проявляется. Девочка действительно замкнулась в себе. Что именно её гложет? Воспоминания того страшного дня? Страх перед людьми? Недоверие? Неуверенность в себе? Ощущение беспомощности перед жестоким миром?
Что бы это ни было, оно мучает мою капельку изнутри, и она очень старательно пытается эти переживания скрыть. И чем больше старается, тем хуже у нее это получается. Я всё вижу. В тумане потухших глаз, в наклеенной бездушной улыбке, в дёрганной реакции на мои прикосновения…
Возможно, работа действительно пойдёт ей на пользу?! Пусть отвлечётся, поболтает с подружками за чашечкой кофе с эклером, развеется…
Я мельком глянул на девушку, всё еще ожидающую от меня ответа и сокрушенно подумал, насколько же она изменилась с того дня…
Нет больше детской непосредственности в серых глазах, нет радости новому дню, нет счастливых улыбок от созерцания простых и милых её сердцу вещей. Нет наивности в мыслях. Теперь она, идя по улице, не будет беззаботно вглядываться в причудливые облака и вдыхать свежий утренний воздух, улыбаться проходящим мимо детишкам… нет, теперь она будет смотреть по сторонам в ожидание удара, предательства, боли… её мировоззрение изменилось. И это очень плачевно отражается на сияние Источника.
Новая прическа, как нельзя точно подходит к ее теперешнему внутреннему состоянию. Назвать её той самой куклой, на которую она была так похожа, теперь не всегда язык поворачивается. Теперь кроме как Лилия Николаевна к ней обращаться не с руки, потому что она выглядит сейчас, как Николаевна, а не как Лилия. И в глазах… понимание жизни и непонимание одновременно. Потому что она теперь знает и понимает — Мир зол, а не прекрасен, люди злы и жестоки, а не добры, чисты и открыты, и каждый может обидеть… И вот она всё это осознает теперь. Но не понимает, почему всё так и зачем. Потому что она не такая. Не может и не хочет такой быть. И эта ее нестыковка с внешним миром и делает ее такой уязвимой хрупкой и беззащитной. Именно поэтому с ней должен быть такой, как я. Что бы защищать.
— Хорошо, лучик, я рассчитаю Катерину, — наконец-то отвечаю я, так и не придумав ничего дельного. И снова замолчал, погруженный в свои мысли. Она отвернулась к окну, погруженная в свои.
Чёрт бы побрал душу этого проклятого Гринадова! Как всё у нас было хорошо с капелькой. Она отзывалась и тянулась ко мне. Даже в бессознательном состояние она звала меня! А сейчас… пришла в себя, всё осознала, всё поняла, всё вспомнила… и отдалилась, словно это я наносил ей те удары.
— Лучик, может быть, ты хочешь со мной поговорить? — Решаюсь я, хотя очень боюсь бередить её рану.
— О чём? — Не глядя на меня, вздыхает девушка.
— Ну,… обо всём. Ты отказалась от услуг психолога в больнице, но я думаю, что выговориться тебе надо…
— Нет, — резковато отдёргивает меня Лилия, — ничего не хочу. Забыть хочу.
— Лилия, — вздыхаю я и сворачиваю уже на парковку, — иногда не станет легче, если просто забыть, иногда надо понять, что произошло и почему. Тем более, что забыть у тебя не получается…
— Всё хорошо, Кирилл, — поворачивает ко мне светлую головку девочка и дарит «счастливую» улыбку. — Я уже в полном порядке.
— Тебе совсем не идёт лицемерие, лучик, не с твоей ангельской внешностью….
— Ну, не забывай, что и ангелы бываю падшими, — пытается ёрничать она.
— Не твой случай, — опять тяжелый вздох от меня. Она не идёт на откровенность. Уже не первый раз, кстати, пытаюсь ее разговорить и всё никак.
— Кирилл, а какой дар у твоего демона? — Вдруг спрашивает Лилия, пока я помогаю ей выйти из слишком высокого для её роста внедорожника.
— Что ты имеешь в виду, капелька? — удивляюсь я. Чувствую, что этот разговор лишь для отвода глаз, это не то, что ее волнует, но интерес и какое-то детское любопытство проскальзывает в голосе. Может, она не настолько и повзрослела, как кажется внешне…
— Ну, у Алекса дар к некромантии, который он не хочет развивать. А у тебя какой дар? Или как это у вас называется, может быть, я не правильно спросила?!…
— Я чтец и повелитель душ, Лилия. Это в идеале, если развить дар до нужного уровня.
— И что это значит? — Не понимает она.