Светлая сторона апокалипсиса

Сжимая в ладонях теплый комочек, чувствуя пальцами его мягкую шерстку, он впервые ощутил нечто, никогда раньше не изведанное. Печаль одинокого детства осталась где-то далеко. Наконец есть существо, которое полностью находится в его власти! Пальцы сжимались все сильнее и сильнее… Обреченный звереныш еще боролся за жизнь — кусался, царапался, вырывался, как мог. Но куда там! Освобождающее, мощное чувство собственной силы и значимости наполнило вены жидким огнем, заставило сердце биться быстрее, пока не перешло в сладостный трепет, который затопил все потаенные глубины его существа, растворил чувства и волю в невероятном блаженстве.

Счастье было кратким, через несколько минут все кончилось. Осталось только мертвое тельце в руках и мокрое пятно на брюках, неизвестно откуда взявшееся. Витя брезгливо отбросил в сторону еще теплый трупик и долго вытирал руки подолом рубашки. Придя домой, он впервые в жизни тщательно выстирал свою одежду. Мама даже умилилась — помощник растет.

В подвал Витя больше не лазил. Теперь он почему-то очень боялся, что кто-то из взрослых поймает его там. Он даже стал пытаться лучше учиться и «быть как все». Теперь у него была своя, особенная тайна. При одном только воспоминании о том дне перехватывало горло, сердце начинало ныть мучительно и сладко, перед глазами плясали зеленые светящиеся точки, а где-то внизу живота возникало удивительное чувство.

Отец умер в тот год, когда Витя заканчивал десятый класс. Он до сих пор не забыл холодный мартовский день, один из тех, когда кажется, что весна раздумала наступать и зима будет тянуться вечно. Чуть подтаявший снег уже оседал ноздреватыми грязными кучами, и сосульки свисали с крыш, грозя обрушиться на голову зазевавшемуся пешеходу, но ледяной ветер гулял по улицам, а старушки ворчали:

— Пришел марток — надевай трое порток.

В школе приближались выпускные экзамены. Одноклассники вовсю обсуждали проходные баллы и конкурсы в разные институты, девчонки хихикали по углам и выбирали выпускные платья. Витя в таких разговорах не участвовал никогда. Он вообще мало общался с одноклассниками — те не принимали его в свой круг, да он и сам не стремился. Как раз сегодня на большой перемене к нему подошел Шурик Пырьев.

— Слышь, Витек! А ты что будешь делать на экзаменах?

Витя нехотя оторвался от созерцания лепнины на потолке и уставился на непрошеного собеседника с высоты своего почти двухметрового роста. Он с удовольствием заметил, как неуютно чувствует себя признанный остряк и балагур под его тяжелым, неприязненным взглядом.

— Что, что… Буду смотреть в одну точку, пока мне три не поставят.

Мама встретила его на пороге, бледная и как-то враз постаревшая.

— Сыночка… Папе плохо. В больницу увезли. Врачи говорят… — Она закрыла лицо руками, опустилась прямо на пол и как-то странно, приглушенно зарыдала. Будто даже плакать громко боялась. — Ты пойди к нему, попрощайся.

В больнице был карантин из-за эпидемии гриппа, но Витю к отцу пропустили сразу. Он даже испугался, увидев на белой подушке осунувшееся, перекошенное и совершенно чужое лицо. Неловко накинув на одно плечо больничный халат, Витя подошел ближе. Отец вдруг как-то странно замычал, замахал руками и отвернулся к стене, зарывшись в одеяло, будто хотел спрятаться. Сразу набежали врачи, медсестры, Витю быстро оттеснили и вывели из палаты. Врач потом что-то долго объяснял ему, поглаживая короткую седую бородку. Витя ничего не понял, но на всякий случай кивал, как заведенный болванчик. Один раз он даже чуть не прыснул в кулак, когда врач с серьезным лицом говорил про «летальный исход». Отец что, летать собрался? Значит, скоро поправится.

На похоронах бывшие сослуживцы отца сдвигали столы, а их некрасивые, безвкусно наряженные жены помогали матери на кухне и зачем-то завесили все зеркала в доме, напекли целую гору блинов и уселись вокруг стола с постными лицами, будто лимон съели.

Первую рюмку пили в молчании, не чокаясь. «Земля пухом, как говорится…» Потом стало веселее. Женщины раскраснелись, мужчины распустили тугие галстуки, некоторые и пиджаки сняли. Под конец даже затянули вразнобой: «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем!» Один, самый толстый, с красным лицом, хотел подняться из-за стола и вдруг упал. Пришлось уложить его в гостиной на диване.

Женщины оказались покрепче. Они потом помогали матери мыть посуду и поглядывали на Витю искоса, даже с некоторым осуждением. Ишь, барин какой, здоровый бугай уже вымахал, а сидит сиднем на стуле да пялится не поймешь куда. Мать с ног сбилась, а от сына родного помощи никакой. Перешептывались, что на детях природа отдыхает. Отец вон орел был, большим человеком стал, всего в жизни сам добился, а сыночку-оболтусу прямая дорога к станку.

Ему было все равно — к станку так к станку. Но на следующий день после похорон мать вытерла слезы ладонью и твердо сказала:

— Ничего, сынок. Учись. Проживем как-нибудь.