Светлана Аллилуева. Пять жизней

Но жена — это не безмолвная дочь, боящаяся отца. Иногда Надежда Аллилуева не выдерживала грубых проявлений мужниной нежности и взрывалась. Александр Орлов[26] приводит высказывание Паукера, начальника личной охраны Сталина. На закрытых мужских посиделках энкавэдэшников месяца через три после самоубийства Аллилуевой, когда I то-то из присутствующих сказал, что она была скромной и кроткой женщиной, Паукер саркастически переспросил: Кроткой? Значит, вы её не знали. Она была очень вспыльчива. Хотел бы я, чтоб вы посмотрели, как она вспыхнула однажды и крикнула ему прямо в лицо: «Мучитель ты, вот ты кто! Ты мучаешь собственного сына, мучаешь жену… ты весь народ замучил!». Эту историю Орлову рассказал присутствовавший на застолье один из его бывших подчинённых, которого он рекомендовал в личную охрану Сталина.

Трудно поверить в грубость и хамство по отношению к жене, а потом и к дочери, читая нежные письма, которые он писал Светлане, ласково называя «воробушкой». Но несдержанность по отношению к женщине на Востоке считалась нормой, и Сталин унаследовал привычный для горских народов стиль поведения. Он не ожидал подобной реакции от любимой жены.

Артём Сергеев, приёмный сын Сталина, вспоминал, что на похоронах жены Сталина трясло от рыданий и Вася, повиснув на нём, умолял отца: «Папа, не плачь. Папа, не надо…»

От Светланы тщательно скрывалась правдивая информация о смерти матери. Через четыре месяца после самоубийства, в феврале 1933-го, Светлане исполнилось 7 лет (несмотря на траур в семье, день рождения ребёнка нельзя отменять). Она спросила, получая подарки: «А что мама прислала мне из Германии?».

Маленькой девочке та поездка запомнилось. В 1930 году мама надолго уезжала в Германию (на лечение в Карлсбад, где провела 2 месяца). Оттуда она привезла для неё и Васи прехорошенькие вязаные кофточки, бывшие в те годы безумной роскошью. А что ещё девочке надо? Кофточки, платьица, туфельки, бантики… Но чтобы, не приведи Господи, дети не попали под тлетворное влияние Запада, им сказали, что мама привезла эти обновки из Ленинграда. Это выглядело правдоподобно: Надежда часто навещала родителей. Света этой легенде верила достаточно долго. Она не поняла, что в действительности произошло, когда в день похорон жена Орджоникидзе взяла её на руки и близко поднесла к маминому лицу, чтобы она могла попрощаться. Когда Света закричала и её быстро отнесли в другую комнату, ей сказали, «забалтывая» плачущего ребёнка, что мама надолго уехала в Германию…

Когда она чуть подросла, ей, чтобы не травмировать детскую психику, сказали, что мама умерла от аппендицита, и до шестнадцатилетнего возраста она знала именно эту версию, которая также казалась Светлане правдоподобной: ведь и Яшина мама, первая жена отца, умерла молодой от болезни.

Память о маме была святой и неприкосновенной. Любое дурное слово о ней было непереносимым как удар хлыста. Отца она любила вдвойне, видела, как он страдает и хранит память о маме. Это были их общие страдания, общая любовь и общая трагедия.

Однажды в присутствии Светланы дедушка и бабушка разговаривали на повышенных тонах (быть может, речь шла об арестованном зяте и подозрительно умершем сыне?) и бабушка в пылу спора обернулась к Светлане и выкрикнула: «Мать твоя дура была, дура! Сколько раз я ей говорила, что она дура, — не слушала меня! Вот и поплатилась!». Светлана заплакала, крикнула в отчаянии: «Сама ты дура!» — и побежала к няне искать защиту.

Но наступает время, когда дети взрослеют и узнают шокирующую правду — порой из самых неожиданных источников. Испытание правдой обрушилось на Светлану зимой 1942-го в эвакуации, в Куйбышеве. Совершенствуясь в изучении английского языка, она читала английские и американские журналы, недоступные для советских людей: «Life», fortune», «The Illustrated London News», — и наткнулась на статью об отце, в которой как о давно известном факте сообщилось, что его жена Надежда Сергеевна Аллилуева застрелилась в ночь на 9 ноября 1932 года. Там же был фотоснимок, который она впервые увидела: мама, лежащая в гробу…

Это был шок. Возмущённая Светлана ринулась к бабушке с упрёком: «Я всё знаю, почему от меня скрывали?». Ольгу Евгеньевну как будто прорвало, и она стала подробно рассказывать внучке то, что таила в себе десять лет, переживая смерть дочери. «Ну кто бы мог подумать? — повторяла она без конца, рассказывая, как это произошло. — Ну кто бы мог подумать, что она это сделает?».

Светланина сказка закончилась. С тех пор покоя ей не было. Она ворошила детскую память, расспрашивала отца; в 1955 году встречалась с Полиной Молотовой (Жемчужиной), последней, кто общался в тот роковой вечер с Надеждой Аллилуевой; беседовала с родной сестрой матери Анной Аллилуевой, так же как и Молотова, вышедшей из тюрьмы.