Светлана Аллилуева. Пять жизней

Им хотелось побыть где-нибудь вдвоём и отпраздновать день рождения (Светлана настолько была одинока, что ни одного родственника рядом с ней в этот день не было), и ничего они не могли придумать — в военной Москве не было кафешек, а в гости прийти друг к другу они не могли.

Света вспомнила о пустующей квартире Василия возле Курского вокзала, от которой она имела ключи. Они пришли туда втроём, в сопровождении Климова, растерявшегося от неожиданно изменившегося маршрута. У него не было инструкций, и он не знал, как ему действовать в непредвиденной и нелепой ситуации.

Безумие свершилось. Втроём они вошли в квартиру. Свети и Люся прошли во вторую комнату, охранник деликатно остался в первой. Они молча стояли посреди комнаты и целовались при настежь открытой двери, а в смежной комнате сидел на стуле испуганный «дядька», делая вид, что читает газету, и мучительно вслушивался, пытаясь что-либо уловить, содрогаясь от мысли, какое наказание он получит от генерала Власика за недосмотр. А они целовались. Слёзы накатывались им на глаза, оба знали — эта встреча последняя — этого им не простят!

Каплера арестовали 2 марта. Он сложил уже вещи и собирался уехать в Ташкент на съёмки фильма по его сценарию о белорусских партизанах, и, может быть, успей он удрать из Москвы, его бы не тронули, но — случилось то, к чему всё шло, начиная с 8 ноября. Его отвезли на Лубянку, обвинили в связях с иностранцами — при его профессии отрицать это оыло бессмысленно (он знал всех аккредитованных в Москве иностранных корреспондентов), и он получил пять лет лагерей по стандартному обвинению, в котором ни полслова не было сказано о Светлане Сталиной.

Утром 3 марта, когда Светлана собралась в школу, в кремлёвскую квартиру неожиданно приехал отец — в эти часы он обычно спал, но ярость сделала своё дело, он ворвался в комнату дочери с бешеным взглядом, под которым няня приросла к полу, и, задыхаясь от гнева, потребовал: «Где, где это всё? Где все эти письма твоего писателя?».

Он выслушал уже доклады Климова и Накашидзе, стенограмму первого допроса Каплера (генерал Власик лично присутствовал при дознании), прочёл распечатки телефонных разговоров и, хлопая себя по карманам, кричал: «Мне всё известно! Все твои телефонные разговоры — вот они, здесь! Ну! Давай сюда! Твой Каплер— английский шпион, он арестован!».

Он сказал самое главное, что хотел сообщить ей: Каплера для неё больше нет! Она молча достала из письменного стола и передала отцу его записные книжки, наброски рассказов, письма и фотографии и длинное грустное прощальное письмо, которое он вручил ей в последнюю встречу, предчувствуя, что она станет для него роковой. Но она не собиралась от него отступать.

— А я люблю его! — осмелилась произнести дочь, вызвав новую вспышку гнева.

— Любишь! — выкрикнул отец и впервые в жизни влепил ей две звонких пощёчины («впервые в жизни» написала Светлана, хотя Николаев, её одноклассник, вспоминал, что впервые она получила пощёчину за откровения в своём дневнике о чувствах к Грише Морозову).

Этого показалось ему недостаточно, и чтобы сломить дочь, дерзко ответившую ему, он унизил её, нашёл самые больные слова, наиболее чувствительные для девочек-подростков, не уверенных в себе и не знающих своей будущей женской силы:

— Ты бы посмотрела на себя — кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура! — закричал он, дико сверкая глазами. Выплеснув гнев и немного остыв, он ушёл в столовую, забрав бумаги, переданные ему дочерью, чтобы самолично их изучить.

Лучше бы он её вновь ударил — ей бы не было так больно. Но он своего добился, морально сломив её. Презрительно сказанное «посмотри на себя в зеркало — кому ты нужна!» — мол, будь реалисткой — тяжело придумать что-либо больнее для девочки-подростка, живущей в замкнутом мире, а потому и вдвойне в себе неуверенной. Действительно, зачем она, невзрачная и веснушчатая, нужна обаятельному Калл еру, когда вокруг него столько красивых женщин?! Она даже не сразу поняла из фразы отца, что «Каплер — английский шпион» и что он уже арестован. До сознания дошла лишь мысль о её ничтожестве, как личности, так и женщины. С этим она ушла в школу, психологически сломленная, в состоянии, в которой подростки обычно совершают самоубийство. Этого ли хотел отец?

Когда она вернулась из школы, домашние были напуганы— в её отсутствие они выслушали немало обвинений в свой адрес. Ей тихо сказали: «Зайди в столовую к папе».

Несмотря на события на фронте, требовавшие распоряжений Верховного Главнокомандующего — при созданной им вертикали власти ни одно передвижение войск не совершалось без его одобрения, — он полдня просидел в кремлёвской квартире, читал письма и, когда она вошла, рвал их на мелкие кусочки, бросал в урну и бубнил:

— Писатель! Не умеет толком писать по-русски! — и вновь укорил дочь, на этот раз из-за национальности Каплера. — Уж не могла себе русского найти!