Светло, синё, разнообразно…

«Одуванчик» коснулся причала, немедленно вышел во всем белом строгий дежурный.

– Пароль?

– «Юрий Осич», – откликнулся Коваль и в свою очередь сухо осведомился: – Отзыв?

– «И только Юрий Осич», – отчеканил белый. – Здравствуйте, Юрий Осич. Кто это с вами?

– Это Михалыч, – тепло отрекомендовал Коваль своего друга.

– Как «Михалыч»? – переспросил белый с угрожающим сарказмом. – Может, он еще и Михаил?

– Юрийосич, дорогой, – заговорил Коваль, нагнетая гнев. – Что я, не знаю, кого сюда везть? Михайлов это, Михайлов! По должности обязан знать: он вашей конторе в свое время все глаза намозолил, а ты куда глядел? Смотри, смотри в заявку: «Михайлов, Ю Че». То-то. А для друзей он «Михалыч», еще с института.

Белый молча проставил галочку в заявке, ошвартовал лодку, и друзья двинулись в открывшийся поселок. Белый шел следом, держась поодаль.

– Только имя позорит, – благодушно кивнул Коваль в его сторону. – Кагэбэшник херов. Небось с Юрия Владимыча анкету не спрашивал? – вдруг ехидно вскричал он, оборотясь к тому. Тот криво ухмыльнулся. – Как же, как же, – продолжал Коваль. – Заезжал сюда начальник, заглядывал душегуб. Стихи читал. Он тут расписался – не унять. Прямо какое-то стихонедержание. Содержание соответственно – моча мочой, но присутствовали все. Все ж таки что ни говори… – тут Коваль вложил в короткую паузу огромный монолог, но озвучил лишь последнюю фразу: —…Андропов есть Андропов.

Они шли по улице, со всех сторон высовывались приветливые физиономии, и то и дело раздавалось:

– Юриосич, привет!

– Доброго здоровья, Юриосич!

Даже послышалось:

– Юриосич, ма нишма?[7]

На что Коваль отвечал небрежно:

– Беседер, беседер[8].

Вдруг посреди дороги Михайлов хлопнул себя по лбу:

– А я-то! Я-то! Ха! «Юпитер Иммортель»! Это же поселок имени тебя! «Ю-И» – Юрий Иосич, да? Ну, Коваль, ты даешь!

– Догадлив ты, брат, – хмыкнул Коваль. – Да не совсем. Не «Юрий Осич», а «Юриосичи». Нормальное русское наименование. Барановичи, Сухиничи, Высокиничи… А у нас – Юриосичи. Все до одного, включая основоположников. На причале четырех голых мужиков заметил? Распознал? Ну хотя бы меня?

– Лавровые венки меня сбили, – смутился Михайлов. – Все-таки они очень искажают человеческие черты.

– По крайней мере, в лучшую сторону, – заметил Коваль. – Лицо становится благородным до неузнаваемости. А ведь там рядом со мной еще и Визбор, и Домбровский, и Коринец.

– Юриосичи! Действительно! Все до одного! – неизвестно чему обрадовался Михайлов.

– Ну! – обрадовался и Коваль. – Ты меня понимаешь? Я когда еще их хотел собрать, и вот только теперь.

– И только четырех?

– В своем кругу больше ни хрена не нашлось, – опечалился Коваль. – Юриев этих – как грязи, Иосичей тоже хоть жопой ешь, но чтоб одновременно – только они, то есть мы. Собрались, провозгласили, выпили – а наутро этих юриосичей набежало! То есть я даже возгордился, сколько их оказалось в наших рядах. Без говна, конечно, тоже, как ты заметил, не обошлось, но в основном народ приличный.

– Может, следовало ограничиться одними писательскими юриосичами во избежание говна?

– Но тогда кто ж бы все это построил? – горячо возразил Коваль, и в голосе его прозвучала историческая неизбежность говенного процента в каждом благородном деле.

– А кроме «Юриосичей»? «Иван Иванычи», например, с графом Михельсоном во главе? Или «Юрьлексеичи» с Гагариным?

– Только «Михал Михалычи» – больше плагиаторов не нашлось. Только эти. Целый городище, даже ипподром свой. Не любим мы их, – поморщился Коваль. – Единственный порядочный человек – Зощенко, дядя Миша. А так… Мало того что идею сперли, еще и форс давят, дешевки – ничего, футбол покажет, ху из где. Футбол все расставит по надлежащей табели. Можете говорить что угодно, а футбол – он не говорит, он утверждает.

– Так у вас сегодня, что ль, решающая с Михалмихалычами?

– Нет, главные сражения впереди, – важно сказал Коваль. – Михалмихалычей голыми зубами не возьмешь. Так что сегодня товарищеская встреча. Так сказать, для разминки в свете предстоящих боев. С нашей стороны выступают основоположники.

– И Визбор, значит?

– И Домбровский, и Коринец.

– А против вас кто?

– Михал Евграфычи, – сказал Коваль, пряча смущение. – Их, признаться, еле-еле набралось для игры. Но ведь встреча-то товарищеская, очков считать не надо. С другой стороны, капитан у них – это какой-то самум. Опровергает все хрестоматийные представления. Ну что мы о нем знаем? «Карась-идеалист»… «Премудрый пескарь»… «жил – дрожал, умирал – дрожал…» А тут! Все бы так дрожали.

Разговаривая так, они пришли на стадион, который кипел в ожидании. Юриосичи всех возрастов и калибров просто кишели кишмя.

И Михайлов увидел футбол своей мечты.