— Ушло нахуй отсюда! — жестким приказом, взмахнув пистолетом. Хотел, было, пнуть ногой, да сдержался. — А то и тебе сейчас башку разнесу!
Сам себе не верю. Если бы не Серега с Коляном — точно бы подумал, что белка с вчерашнего перепоя хватила.
И вдруг перевело оно на меня взгляд. Глаза в глаза — невольно поежился я. Вздрогнуло и оно — но перемен не настало. Не от страха, нет. А от непонятного, жуткого чувства, что обоюдным взрывом в нас одновременно раздалось.
Еще миг — и приговор: убивающий шепот… голос, знакомый перезвон, эмоции, мимика:
— Добей.
Дрожь прошлась по всему моему телу, азотом заливая каждую клетку.
— Мира. Прошу… добей.
Еще мгновение странного, перепуганного, ошарашенного бурения меня взглядом — и дернулся. Тотчас спрятал пушку за пояс, стащил с себя пиджак — и кинулся ко мне — набросил одежину на плечи. Отчаянная попытка моя борьбы за «счастье» — тщетно. Приговором: в охапку — и схватил на руки.
Сдались позорно слезы — потекли по щекам. Взрывом — взвыла, завопила я, из последних сил моля пощадить:
— ДОБЕЙ!
— Тише-тише!
— Ты куда?! — отчаянное мужское за нашими спинами. — Оно мерзкое! Еще об*ссытся! У меня тачка новая!
— Еще одну купишь! — бешено.
— А вдруг она заразна?! — рявкнул иной жизни перелив.
Смолчал мой Супостат.
Поставил, опустил на ноги около джипа. Распахнул дверь, бережно, но с напором подал вперед. Цепляюсь, хватаюсь — сопротивляюсь: пытаюсь вырваться, взглянуть этой (еще одной) бездушной твари в глаза:
— Умоляю, не надо! За что?!
— Все хорошо, малыш. Всё позади!
— Не надо! Не надо, пожалуйста! — бешеным смертником, хваткой утопающего вцепилась в кузов — рванул… в очередной раз до крови раздирая мою плоть. Грохнулась на сидение… Проехалась. Головой стукнулась об противоположную дверь.
— Больше никто тебя не тронет, — уверенное. Приказом… и далее жить. Залезает за мной следом. Пытается поднять с пола, усадить, уложить рядом.
— Не надо! — слезно. Отчаянно, давясь агонией; рыча. Пытается обнять — отталкиваю. — Добей здесь! Если хоть что-то когда-то для тебя значила — УБЕЙ!
Окоченел. Глаза в глаза. Нервически сглотнул.
— А че с этим? — внезапно где-то сбоку от машины. На улице.
Вздрогнул Мирашев, перевел, устремил взгляд на мужчину — ответил не сразу.
Сухим, охриплым голосом:
— Че? — задумчиво. Прокашлялся. — Че и с первым. В яму, да поехали!
Тотчас громыханием выстрелы: раз, два. Глухие стуки. Звуки, звон лопат.
Поежилась я. Но еще миг — и остаток сил взорвался во мне — дернулась: попытка выскочить с другой стороны, как в момент ухватил за шкирку — стащил пиджак. За ноги — грохнулась. Пальцами цепляюсь за траву снаружи — хлопнула дверь, едва не ломая мне руки в локтях. Взвизгнула я от боли очнувшейся позорно. Враз придержал мой Изувер тиски, оттягивая нити бытия.
— Зая! Малыш! Молю, угомонись! Все позади! — схватил за плечи, зажал в угол на сидении. Навалился сверху, прижался ко мне своей мерзкой плотью в ответ. Лицом к лицу. Лоб в лоб. Шепотом горьким, обдавая дыханием, Жизнью гнусной, мои уста: — Доверься! Прошу. Ни одна Сука тебя больше не тронет! Молю, Ник… верь мне.
Глава 22. Адепты Жизни. Круги ада
Чертовы, резиновые, бесконечные сутки в больнице. Кофе, сигареты. Уже даже коньяк меня не брал. Своих всех — на хуе: ниче в голову не лезет. Пока у нее анализы брали, все, что только можно, кололи, штопали да в божий вид приводили, пока из месива вновь лепили человека, я, то и дело, что наворачивал круги по этажу, чаще всего — около кабинета своего «товарища», Кряги, заведующего этим гребанным отделением.
— Ты мне, блядь, хоть что-то толковое скажешь сегодня? Или я, как идиот, тут и дальше буду наяривать?
— А че тебе еще сказать? — злобно, едва не скалясь. — Хочешь правду? — едко. — Как есть?
— Ну? — киваю сдержано, а у самого внутри все позорно, трусливо сжалось.
— Пи**ец ей. Не сегодня — завтра, пи**ец ей.
Побледнел я от услышанного:
— Че? Всё так хуево? Если дело в бабле, или другой клинике…
— Да, — резко, грубо. Ухватил меня за плечо и отвел в сторону. Приблизился, едва ли не на ухо, рыком: — Невменяема она. Кукушкой тронулась, — нервно сглотнул я. Смолчал. Проглотил и Кряга какие-то свои, невысказанные, мысли-эмоции. Продолжил: — То и дело, что вопит, кидается на всех. И суток не прошло — а она дважды уже пыталась покончить с собой. Ее тут долго держать… никто не будет: не то, что не захотим — не сможем. Слишком буйная. Ей нужен специализированный уход, препараты, специалисты. И вообще, не факт… что ее отпустит. То, что эти твари с ней сделали — там… — скривился вдруг, учтиво замолчав.
— Говори! — гневно рявкнул я, срываясь уже с катушек.
По сторонам, не то избегая свидетелей, не то… ища возможности не рисковать, не бесить меня еще больше. Не сдавать тайны. Но поддался: