Светлое будущее

книги Антона. Хотя я ее пролистал бегло, я успел увидеть в ней много. На эти темы мы говорили с ним десятки раз. Все в книге мне было уже знакомо. Но тут все это было собрано вместе и приведено в систему. И эффект получился ошеломляющий. Особенно сильное впечатление производит общий метод изложения. Антон не критикует марксизм и советский образ жизни в том духе, как это принято сейчас повсюду. Он принимает все как факт. Он даже наши крайние демагогические заявления принимает как истину. Он выглядит даже более ортодоксальным марксистом, чем я. Например, мы все ноем о развале сельского хозяйства, о повышении цен, о бесхозяйственности и т. п. А Антон принимает как истину заявление нашего руководства (он цитирует наши газеты) о том, что советское общество сейчас как никогда монолитно в социальном, политическом и идеологическом отношении; могущественно в экономическом плане. А излагает основы марксизма он просто блистательно. Четко, кратко, убедительно. И от этого становится нехорошо. Как будто с тебя сдирают кожу и ты превращаешься в сплошную рану. Ни до чего уже нельзя дотронуться безболезненно.

—В этом деле, — говорил мне товарищ Оттуда, — нас смущает одно. Мы прочитали книгу очень внимательно. Она нам показалась вполне марксистской. Но вместе с тем в ней есть что-то очень глубоко враждебное, а что именно, нам, неспециалистам, разобраться трудно. Вот мы вас и пригласили...

Знали бы они, что и мне в этом деле не так-то легко разобраться.

Я думал о чем угодно, только не о моральной стороне происшедшего. Такой стороны тут как будто бы и не было совсем.

АКАДЕМИК КАНАРЕЙКИН

Академик Канарейкин — фигура в нашей философии символическая. На философской арене он появился еще тогда, когда даже в Институте красной профессуры заявление, будто Сталин — философ, встречалось смехом. Канарейкин был одним из первых, кто признал Сталина не просто философом, но гениальным философом и классиком марксизма. За это Сталин предложил ему (и еще нескольким лицам тою же толка) сразу стать академиком. Прочие согласились, а Канарейкина сгубила чрезмерная честность и скромность. И он стал всего лишь членом-корреспондентом Академии наук, не имея ни кандидатской, ни докторской степени, не будучи даже доцентом. И потом ему почти тридцать лет пришлось расплачиваться за свою глупую совестливость: в академики его выбрали только после смерти Сталина. Став академиком, он ринулся наверстывать упущенное. За несколько лет он произнес по крайней мере тысячу слезливо-восторженных речей, завоевав заслуженную репутацию лирического марксиста и ведущего краснобая во всем социалистическом лагере, и поставил свою подпись под сотнями статей и книг, написанных для него подчиненными (по слухам, он вообще не научился писать). В конце пятидесятых годов его назначили директором нашего института, так что весь необыкновенный взлет советской философии в шестидесятые годы оказался связанным с его именем. Именно под его водительством проходило преодоление последствий «культа личности» в области философии.

Метод руководства Канарейкина заслуживает специального изучения. Ограничусь лишь очень кратким замечанием по этому поводу. Канарейкин всеми доступными ему средствами мешал нам работать, тормозил издание книг, печатание статей, защиты диссертаций, организацию и участие в конгрессах и т п. А мы делали все по-своему, как будто его не существовало. Причем, когда мы делали свое дело, он хвалил нас и включал сделанное в актив руководимого института. Заканчивали мы, например, книгу. Канарейкин забирал рукопись и говорил, что, пока он ее не прочтет, в печать не пустит. И тут же забывал о книге, поскольку был занят постоянно делами эпохального значения. Мы проводили книгу через все положенные инстанции, печатали и дарили ему экземпляр с благодарностями. Он со слезами благодарил, хвалил нас и тащился в ЦК, в Отделение, в горком или в какое-либо иное ответственное место запугивать угрозами ревизионизма, поносить отступников, исправлять ошибки. И дело шло своим чередом. И Канарейкин привык к тому, что все идет именно так, как он хочет, а хочет он в полном соответствии с руководящими установками. И на самом деле было так, ибо время было такое. Но это время ушло безвозвратно в прошлое. Канарейкин превратился во всеобщее посмешище. Скоро его снимут, переведя на какую-нибудь высокооплачиваемую должность для полнейшего бездействия.