Светлое будущее

Знали бы мои сослуживцы, какие мысли бродят в моей голове! Кто я для них? Я это хорошо знаю: доброжелательный, работоспособный, не очень глупый (но, конечно, умнее Канарейкина, что легче легкого!); карьерист, мечтающий пролезть в членкоры, потом в академики, потом...; но — индивидуалист; карьерист, характерный для шестидесятых годов; нормальные советские карьеристы медленно шагают со ступеньки на ступеньку, создавая у окружающих ощущение законности; а такие, как я, прыгают через ступеньки и возносятся за счет «личных способностей», вызывая раздражение у всех — и у своих, и у чужих.

ЗОЛОТОЙ ВЕК

Квартира у нас прекрасная. Я получил от академии трехкомнатную квартиру. У Тещи осталась на одну двухкомнатная квартира (муж умер, дочери вышли замуж). Тамурка настояла на том, чтобы съехаться вместе, хотя я был против. Теперь все стремятся разделяться, а не объединяться. И правильно делают. Но так или иначе, у нас теперь пятикомнатная квартира — для советского среднего интеллигента явление исключительное. Кроме того, кормят и поят у нас в доме гостей хорошо — надо отдать должное Тамурке. И потому у пас постоянно гости, причем обычно появляются они без приглашения и даже часто без предупреждения, экспромтом. И нам именно это нравится. И даже Теща пристрастилась к гостям и к выпивке. И когда гостей нет, она даже тоскует.

Сегодня к нам неожиданно заявился Дима Гуревич с женой. Потом пришел Антон с Наташей. Позвонил Эдик Никифоров, сотрудник нашего отдела. Я сказал, чтобы он с женой приходил, и если хотят, чтобы захватили по дороге Семена Ступака, тоже сотрудника отдела. Так собралась теплая компания.

Дима — отъявленный антисемит. Среди некоторой части евреев это модно, как модно среди некоторой части русской интеллигенции поносить русский народ. К тому же с таким носом, как у Димы, это можно себе позволить. А вот каково мне?! Все уверены, что я еврей. В крайнем случае — полурусский и полуеврей. Это я-то, выходец из крестьян Тульской губернии и обладатель физиономии классического ваньки! Подонок Васькин (вот уж кто наверняка по крайней мере полуеврей!) пустил слух, что неверно, будто я полурусский и полуеврей, что на самом деле я полуеврей и полуеврей. Дима, как и положено еврею, выросшему в семье старого большевика, страстный поборник самобытной русской культуры, проявляющейся в балалайках, матрешках, частушках, резных наличниках и плясках. Когда я сказал Диме, что так называемые русские пляски выдумали евреи, а что касается действительно русской культуры, то русские выдумали классический балет, его чуть не хватил удар.

— Итак, друзья мои, мы, по всей вероятности, будем сматываться отсюда, — сказал Дима после второй рюмки (после первой он как раз говорил о балалайке).

— На родину предков? — спросил Антон.

— Ты с ума сошел, — возмутился Дима. — В Канаду или США. На худой конец — в Париж. Увы, такова печальная участь передовой русской интеллигенции.

Эдик Никифоров тут же сочинил экспромт на эту тему:

Теперь-то я понял, какой был болван,
Родившись на свет, как посконный Иван.
Теперя хоть яйца отрежешь к херам,
Не станешь ни Хайм, ни Исак, ни Абрам.
Теперя хоть тресни, теперь хоть убей,
В пункт пятый не впишешь стыдливо: еврей.
И в первом отделе не скажут: он — жид,
Возьмешь как Ивана, а он, блядь, сбежит.
Увы, я Иван. И о чем говорить.
Я рай для потомков тут должен творить.
Зачем? Чтоб потомок у рая дверей
Завыл: ах, за что я Иван, не еврей?!
Но если на дело научно взглянуть,
То это бы надо кругом обернуть.
Ведь рай на земле (это — факт, не обман)
Задумал Абрам, а отнюдь не Иван.
И райскую жизнь для потомков куя,
Иван не имеет себе ни...

— Недурно, — сказал Дима. — Только теперь ситуация изменилась. Слышали анекдот, как русский и еврей подали заявления на отъезд, русскому разрешили, а еврею — нет, поскольку у него пятый пункт в анкете не в порядке? Так вот (тут Дима назвал несколько типично русских фамилий) получили разрешение на отъезд в Израиль. Это теперь узаконенная форма эмиграции. Так что если ты русский и хочешь удрать, объявись евреем.

Потом стали прохаживаться насчет нашего эпохального труда.

— Папа считает этот период Золотым веком нашей истории, — сказала Ленка. — Он говорит, что до этого было хуже и потом опять будет хуже.