— Смотря на чей взгляд, — сказал Антон. — Коммунистический образ жизни выгоден огромной части населения страны. Подсчитай, сколько у нас министров, заместителей их, начальников главков и трестов, директоров, секретарей обкомов и райкомов, академиков, писателей, художников, офицеров и генералов вплоть до милиционеров, заведующих секторами, кафедрами, домоуправлениями, складами, магазинами. Этот строй — их строй. Здесь сравнительно легкий труд, минимальные потребности удовлетворены почти у всех, а значительная масса населения живет очень даже хорошо. Пока этот строй удовлетворяет подавляющее большинство населения. Не во всем, конечно. Но в целом и в главном.
— Значит, это — хороший строй, — сказал Сашка.
— Не хороший и не плохой, — сказал Антон. — Не нужно оценок, они сравнительны и субъективны. Он такой, какой есть. Будучи таким, как я сказал, он одновременно означает господство посредственности, карьеризма, стяжательства, коррупции, халтуры и т. п. Начиная с некоторого момента все положительные качества коммунизма оборачиваются против всех тех, кто его сохраняет и упрочивает. Обнаруживается, что сытость иллюзорна, наступает дефицит хороших продуктов и вещей, снижается уровень творчества, духовные формы искусства вытесняются чисто двигательными, чувственными, погибает литература, ложь и демагогия душат на каждом шагу, кривляния чиновников становятся центральным явлением светской жизни. Неизбежно усиливает нажим система насилия, запретов, прикреплений. Всеобщая злоба и раздражение становятся нормальным фоном бытия. И люди ждут худшего. Надо тщательнейшим образом изучить все объективные механизмы нашего общества, чтобы обрести какую-то уверенность и найти программу разумного поведения с целью парализовать до некоторой степени отрицательные следствия положительных качеств коммунистического общества.
— Кое в чем, — сказал Сашка, — ваша концепция сходна с концепцией Солженицына. Но в глубине (я это еще не совсем ясно понимаю) они различны. Не могли бы вы сделать более обстоятельный доклад на эту тему в нашей группе?
— Это в какой еще группе? — спросил я.
— Я неточно выразился, — сказал Сашка. — Скоро будет день рождения у одного моего товарища. Ребята интересуются такими вопросами.
— Вы доиграетесь с этими вашими «днями рождения», — сказал я. — Ты что, не знаешь разве: в Технологическом институте за такие сборища несколько человек посадили, а остальных участников выгнали. И это — не единственный случай. Надо же голову иметь на плечах! Читай дома что угодно. Говори. Видишь — я тебе не мешаю. А на стороне... Черт знает что! Ты представляешь, чем все это кончится, если... Кончи сначала университет...
— Да, — сказал Сашка. — Потом укрепись на работе или кончи аспирантуру. Потом — защити кандидатскую. Потом — докторскую... Потом... Потом...
— Не обижайся, Саша, — сказал Антон, — но я у вас выступить не могу. И не потому, что я согласен с твоим отцом (я с ним не согласен). И не потому, что я боюсь за себя (я не боюсь). А потому, что это глупо с точки зрения вашей безопасности. Осторожность нужна. И вести себя надо умно, чтобы тебя не раздавили в самом начале пути. Кроме того, я считаю, что полемика с Солженицыным в данное время неуместна. Солженицын выдал такую порцию пищи для размышлений, что переварить ее нужны годы. Я могу только навредить. Или буду выглядеть чем-то вроде агента КГБ, призванного хитро разоблачать и дискредитировать Солженицына. У него достаточно много идей, совпадающих с тем, что я мог бы сказать. Обдумайте их сами... И ради Бога, не придавайте своим дням рождения вид политической игры. Вас раздавят. Сколько вас? Двенадцать? В таком случае среди вас должен быть по крайней мере один доносчик. Я не хочу никого из вас обижать. Но имей это в виду. Это — тоже один из законов коммунистического общества.
Я, разумеется, потребовал, чтобы Сашка прекратил посещать эти «дни рождения». И пустил в ход последний, самый пошлый аргумент: мол, подумай хотя бы о семье, обо мне, о матери, о Ленке. Сашка обещал подумать.
— Не надо преувеличивать, — сказал он. — Если мы и треплемся, то в такой форме, что к нам не придерешься. Сейчас все так делают. Всех же не выгонишь и не посадишь.
— Как знать, — сказал Антон. — Если нужно, могут посадить и всех.
О ПРОШЛОМ ТОСКУЯ