Светлое Христово Воскресение (сборник)

– Силантий!.. Голубчик!.. Уговори бабушку, скажи, что ты меня с лодки не кувырнешь в воду…

– Господи!.. Да к чему ж бы греху такому случиться!.. – изумился Силантий.

– Пойди, уговори!.. А я тебе и трубку новую куплю, и кисет…

– Да оно, к примеру сказать, не ради чего такого, а почто ж в воду кувыркать… Сохрани Господи!..

– Ну, вот ты и докажи!.. Я потащил Силантия к бабушке, и насилу-то мы с ним вдвоем её уговорили.

– Да помилуйте, сударыня, – басил Силантий, почёсывая левой рукой поясницу, – статочное ли дело, чтобы, барчука не уберечь… Как на ладошке донесу, – ишь, в ём весу-то, что в блохе…

– Да ведь ночь, темень… – слабо отговаривалась бабушка.

– А Господь-то, матушка!..

– Ну, как знаете!.. Только уж поскорее назад возвращайтесь!.. Да Спирю возьмите.

– Это можно!..

II

Только смеркаться стало, я начал торопить всех – и стряпуху Авдотью, чтобы она скорее готовила нам пасху и кулич для освящения, и няню Феню, чтобы она приготовила мне шёлковую рубашечку и бархатную безрукавку. А потом побежал к Силантию.

– Скоро поедем, Силантий?..

– Да после десяти тронемся, соколик…

Около половины одиннадцатого нас выходят провожать чуть не все. Только бабушка смотрит из окошка и издали крестит меня. Я ног под собою не чую от радости.

Ночь свежая, но ясная. От воды особенно свежо.

В лодку нам передают завёрнутый в скатерть поднос с пасхой и куличом и корзинку с привезёнными из города яйцами для подарков детям священника, у которого я должен остановиться. В лодку с нами садится ещё садовников сын, Спиря.

– Ну, с Богом!.. – говорит Силантий, отпихиваясь от берега. – Ладь весло, Спиря!..

– Не простудись, голубчик!.. – доносится откуда-то из темноты голос няни Фени.

– Прощай, нянечка!.. – кричу я. Мне жутко, хорошо и весело. Хочется кричать, прыгать, петь. Так бы и бросился в реку и поплыл бы вплавь. Холодом пробирает, дрожь охватывает меня – а мне хорошо!..

– Наляг, Спиря, – говорит Силантий, – относит лодку-то, гляди, к самым выселкам. Выгребай!

Слышны усиленные всплески вёсел; невидимые брызги попадают мне на руки и в лицо. Глаза слезятся от ветра, а я всё смотрю перед собой, вглядываясь в огоньки, мелькающие на противоположном берегу и искрящиеся в отражении реки.

– Приналяг, приналяг, Спиря!.. Вот так!.. Лодка нервно колыхается в темноте; плывущие невидимые льдинки сухо стукаются порой о борта лодки, и мне чудится, что мы плывём где-то далеко-далеко, на краю света, в Ледовитом океане…

III

Я всё-таки прозяб после этого плавания, потому что больше часа мы переправлялись через реку: то Спиря зевал – и нас относило вниз по течению; то Силантий забирал в другую сторону – и мы отплывали в бок.

Я был даже рад, когда очутился в небольшом уютном домике отца Сергия. Отец Сергий – новый священник, недавно присланный к нам на место умершего прошлой осенью нашего любимого батюшки Василия.

Он тоже хороший, и матушка приветливая, и дети у них славные, а всё-таки батюшку Василия я любил больше. Я рад, что его вдова, Клавдия Афанасьевна, которую мы, дети, звали Класенькой-Афанасенькой, квартирует у отца Сергия в этом году…

Меня встретили радостно и сейчас же усадили пить чай. В доме – суматоха и что-то очень много народу. Здесь – съехавшиеся из окрестностей мужики-богатеи, приказчик соседней экономии, волостной писарь, староста.

Отец Сергий одевается, и попадья с дочерью хлопочут около него.

– Оля, дай-ка мне пояс вышитый, – слышится голос отца Сергия.

– Сейчас, папенька. Скуфейку, мать, достань новую… А вы не больно мешкайте, заранее в церковь идите, а то не протискаетесь…

– Да мы тотчас же…

Я не утерпел и раздал подарки сыновьям отца Сергия – и они в восторге рассматривают их. Отец Сергий выходит ко мне и говорит:

– Напрасно балуете их… а впрочем, покорно благодарим…

Я иду на половину Класеньки-Афанасеньки. Она уже одета по-праздничному, радостно встречает меня и говорит:

– А ты какой нарядный!.. А бабушка больна? Господи, Господи!.. Ну, вот вам и яичко от меня!.. – И она даёт мне прехорошенькое фарфоровое яичко с панорамой-видом за стеклом.

И я не знаю, как благодарить её, – до того мне оно нравится.

Помолчав, она говорит тихим голосом:

– Да, вот и без отца Василия довелось Светлый праздник встречать!.. Думала ли я когда…

На глазах у неё слезы, она быстро вытирает их платком и отворачивается в сторону…

IV

На улице, когда мы выходим, слышны голоса, шлёпанье ног по жидкой грязи. Чувствуется, что что-то особенное, торжественное готовится в тумане тёмной, непроглядной ночи… Ближе к церкви – светлее. Вся колокольня убрана цветными шкаликами, и силуэт её резко очерчивается на тёмном фоне неба.

За мной хоть и учреждён надзор со стороны попадьи и старшей дочери Оли, но я, подойдя к церкви, успеваю скользнуть в сторону, протискаться через толпу и пробраться к двери, ведущей на колокольню.

Задыхаясь, боясь куда-то опоздать, начинаю я взбираться по каменным ступеням витой лестницы. Сыростью охватывает меня. Чем выше, тем труднее подниматься. Наконец, я почти на самом верху; над моей головой раздаются чьи-то голоса.

Я поднимаюсь по последней деревянной лестнице и попадаю под самые колокола… Кругом на перилах пылают плошки и под колоколом светло. Здесь все знакомые: звонарь Антон-горбач, наш Спиря и кое-кто из закадычных моих друзей-ребятишек…

– Антон, дай мне позвонить, как благовестить начнёшь!.. Можно?..

– К большому колоколу прилаживайся, – говорит Антон, – со Спиридоном качай!..