Светлое время ночи

Ему ужасно хотелось захватить какие-то трофеи. Он сам не знал, зачем ему трофеи. И только на борту «Лепестка Персика», в спасительном для душевного покоя тепле близ персональной отопительной жаровни в персональной каюте, он понял – зачем.

«Да, мы крепко обосрались – рассуждал Лараф. – И это очень плохо. Овель, конечно, от Совета Шестидесяти меня отмажет. И в Своде авось как-нибудь обойдется. Но только… Как-то все это совсем паскудно с точки зрения авторитета гнорра, ведь никакая „подруга“ драная мне теперь не поможет, сыть писчебумажная! Это надо же – так обделаться, все просвистеть, везде… С союзниками, баронами Маш-Магарт, рассорились. Врага, оборотня Вэль-Виру, оставили в живых. Никаких магических штучек-дрючек там не набрали. Даже человеческого золота, яхонтов-смарагдов и сувениров не награбили! А между прочим, в Гинсавере было что взять! И взяли бы, если б я с этими проклятыми блядями свое счастье не профукал! Но главное – потеряли столько людей, опять же Йора потеряли, аррумов всяких как собак нерезаных…» – сокрушался Лараф, кусая губы.

Ему было очень тоскливо. По-подростковому, безысходно стыдно. Он впервые побывал на войне в качестве полководца, потерпевшего поражение.

Всю ночь он угрызался безысходными думами, а вместе с утренней зарей к нему пришло решение, которое сразу показалось сверх-гениальным.

«Если победы не было, значит, ее следует придумать!» – и, выпрыгнув из-под одеяла, Лараф помчался воплощать свои планы в жизнь. Для счастья ему не хватало: каллиграфа, трофеев и шкуры сергамены.

С каллиграфом оказалось проще всего – молодой эрм-саванн Опоры Писаний Люта прибыл в распоряжение гнорра сразу после завтрака.

С трофеями уладилось к ночи следующего дня. Правда, для этого судну без знаков державной принадлежности (в который после некоторых усилий превратился «Лепесток Персика») пришлось взять на абордаж и ограбить купеческий корабль, шедший из Нелеота в Глиннард, на ярмарку. Попавший в ощип корабль имел весьма претенциозное имя «Удача морехода».

– Видать, хреновая у вас удача была, – ухмыльнулся Лараф, наблюдая за медленным погружением судна и всей его команды, в основном, правда, заранее умерщвленной, в пучины морские.

Команда «Удачи морехода» отчаянно сопротивлялась. Но успешно противостоять морской пехоте при поддержке эрм-саваннов Свода, молодых волчат, которых военный конфуз на Фальме озлобил не на шутку, они, конечно не могли.

– Эх, Своду не по экспедициям шляться надо, а купцов грабить, – решил тогда Лараф. – Доходное дельце! Жаль – не поймут…

На самом деле, великих трудов стоило ему подбить «лососей» и своих офицеров даже на этот грабеж.

Чем он их только не заклинал – интересами княжества, своим именем и своими милостями, милостями княгини, которые, де, просыплются на них, как из мешка, только в случае, если удастся доказать свою победу. И, как это ни парадоксально, офицерской честью – кому приятно осрамиться на все княжество, возвратившись домой не солоно хлебавши? Наконец, самых щепетильных пришлось припугнуть – но это как раз Ларафу, изучившему страх лучше всех других эмоций, оказалось легче легкого.

Им повезло – на борту ограбленного судна обнаружились две дюжины бочек с особым магдорнским сорокалетней выдержки, целый воз ювелирных поделок, которые, будучи правильно выложены на серебряные с чеканкой блюда, что сыскались там же, производили на не искушенного в камнях и драгоценных металлах впечатление богатой добычи.

Помимо прочего, в трюмах содержались прекрасные, хорошей ковки брони, четыре десятка контрабандных арбалетов, огромные свертки дорогих тканей числом пять дюжин и восемь тюков с дорогими специями – шамбалой, шафраном, кориандром, белым тмином, куркумой. Все это вместе уже начинало походить на добычу – особенно специи, которые ценились в Варане более, чем четыре меры золота за одну меру…

На следующий день была составлена и красивейшим образом отображена на раритетной бумаге эрм-саванном Лютой опись военной добычи, якобы обретенной на Фальме.

Было сочинено также обращение к народу, которое начиналось словами: «Все законопослушные подданные Сиятельной княгини – радуйтесь! Фальмский оборотень повержен в прах и земли его очищены от скверны. Торжество справедливости стало возможным благодаря…» И так далее.

Сложнее обстояло дело со шкурой сергамены, которая должна была демонстрировать вещественные доказательства победы. Не для людей Свода, конечно. А для вельможных боровов из Совета Шестидесяти.

Эта проблема решилась благодаря искусству подающего надежды рах-саванна Опоры Вещей Катина. Этот офицер посчитал для себя спасением отличиться хоть чем после того, как едва не попал под топор войскового палача уже в Белой Омеле, когда Опора Единства устроила дознание среди виновных в подрыве огнетворительной смеси.

Сплавив раздобытые в Белой Омеле собольи шкурки лучше самого умелого скорняка в одну большую шкурищу крупного, очень крупного тигрообразного животного и изменив цвет шкуры на серо-желтый, Катин заслужил себе прощение.