Светлые аллеи

– Откуда ты Седого знаешь? Чего он тебе там сказал? Не лезь Коста не в свои сани, сиди тихо и копти небо. Так? И ещё сказал, что ты от дел отошёл и не можешь в разборки встревать.

–Это петух этот проткнутый, Фомичёв, встрял в разбор? Падла, возомнил себя смотрящим? Человек нетрадиционной сексуальной ориентации. На разборах последнее слово за ним? Апельсин хренов. Пора этого пассивного гомосексуалиста вонючего убирать с завода. Где там моя записная книжка? Пойду позвоню человечку одному, пусть вопрос порешает.

Слова её были настолько необычными, ругательства такими оскорбительно-циничными, доселе неслыханными Алексом, что он оторопел. Лицо Марии Михайловны потемнело при этой тираде, сказанной ею от души (здесь всё максимально смягчено и приводится, надеюсь, в цензурном формате). Желваки на скулах заиграли, глаза заблестели недобрым огнем. Она поцедила слюну сквозь передние зубы и подойдя к выходу сплюнула на улицу. И она тоже? Из этих, сидевших? А кому она звонить-то собралась? Николай словно прочел мысли Алекса.

– Кому звонить пошла, мусорам?

– Коля, братан, включи свою голову! Каким мусорам? Окстись! Есть у меня в конторе человечек один знакомый, я ему как-то помогла и не раз. Теперь он нам поможет.

С этими словами начальник цеха ушла к себе в кабинет. Пришла медичка и увела Константина в подсобку.

– А что это за контора такая, куда она собралась звонить за помощью? Министерство легкой промышленности? А что оно может сделать?

– А это ты у деда своего спроси, он про контору поболе нашего знает, раз отоваривает пайки свои праздничные в сороковом Гастрономе.

Это встрял в разговор пенсионер. Алекс постеснялся потом спрашивать у деда, что это за контора такая мифическая, способная решать любые щекотливые вопросы. Вскоре вернулся Костя с перевязанной рукой. Ему нашли рубаху с длинным рукавом, чтобы не так заметна была повязка. Разговор продолжился.

– А ты Колян ловко этих ушлёпков уделал! Слышал я мельком, что ты боксом до отсидки занимался, вроде серьезно занимался. Судя по сегодняшнему полёту кеглей. если бы Фома не встрял, кирдык бы им всем.

– У него Седой погоняло. Значит, раньше Фомой был, авторитет хренов. Да, была жизнь другая, был бокс, учёба, работа интересная. Потом всё кончилось. Сидели в ресторане в Царицыно на прудах точнее в Ленино-дачное сначала, в ресторане Дачном, возле круга на Кавказском бульваре, потом перебрались на царицынские пруды, ресторан там, знаешь, наверное, танцевальная веранда, подсветка, играет ансамбль. Отмечали очередную мою победу и отъезд на союзные соревнования. Я тогда был без пяти минут Мастер спорта и выступал на Москве. Короче, через неделю должен был ехать на союзные за мастерским значком. Сидим, отдыхаем с корешем и две подруги. Рядом сидит компания гостей с юга, барыги цветочные с Москворецкого и Даниловского рынков что-то отмечают. Один подошел девушку пригласить потанцевать, другой, третий, четвёртый, пятый. Решили нам отдых испортить, падлы рваные. Я встал и подошел к их сдвинутым столам. человек двенадцать сидело. Ухмыляются, чего-то не по-русски бормочут. Я им объяснил, что шестой их соплеменник пусть меня на танец сразу приглашает. Сидевший во главе стола что-то ответил по-грузински. Я не понял, только заржали все они на его ответ. Я подождал, пока веселье закончится и по-грузински ему ответил. Один знакомый грузин научил. Они из-за столов повскакивали и ко мне. Первых двоих я вырубил, не задумываясь. Остальные, взяв в руки бутылки, сделали розочки и на меня попёрли.

– Ты знаешь, что такое розочка?

Спросил Костя Алекса. В этот момент медичка взялась за Николая. Наступила пауза, а когда она закончила и ушла, разговор продолжился. Алекс ответил, что знает. Это когда берут бутылку и разбивают об край стола, получается зажатое в руках страшное орудие, которым, как он слышал, можно убить человека. Николай ухмыльнулся и продолжил.

– Можно убить. Легко. Даже не особо опытному бойцу. В этом и вся подлость этой самой розочки. Кореш мой, тоже боксёр, наших девчонок прикрывал, чтобы эти черти под шумок их в машины не затащили. Потом наиграются и через пару недель выбросят в лесу полуживых. Знаем мы эти истории. Приехали менты, нас с корешем в браслеты. Мы одни на ногах остались, порезали меня тогда немного. В мусарне местной у этих гостей с юга всё было схвачено. Появились свидетели, которые видели, как мы первые драку начали, как деньги у них вымогали, баб своих им предлагали за деньги, развлечься. В общем мы из потерпевших превратились в обвиняемых. А руки я сам себе порезал, чтоб денег с них поиметь. И бутылки за их столом все целёхонькие, что полные, что пустые. И стеклышка битого не найдёшь. Вот так-то. А потом на суде только всё усугубилось. Занесла, видать, диаспора денег в наш самый гуманный суд в мире. То, что мусарня продажная, я знал, думал в суде разберутся. Разобрались.

– А чего с этими, с торгашами рыночными, живы?