Светлый лик смерти

Сергиенко жила на улице Шверника. Совсем недалеко от метро «Академическая». Уж не с Милой ли Широковой она гуляла по улицам и парку? Якобы гуляла. Потому что она могла встретиться с Милой и куда-то с ней уехать. А после убийства вернуться домой.

Но если девушки договорились о встрече, то когда? В течение понедельника по телефону? Люба Сергиенко была дома, Мила Широкова – на работе. Неужели никто в гостинице «Русич» не слышал, как Широкова договаривается с Любой? Ну пусть не знали, что она разговаривает именно с Любой, пусть не весь разговор слышали, но хоть что-то… Хоть слово, хоть обрывок слова…

Этим пусть займется Миша Доценко, это его хлеб.

* * *

Настя уже собиралась уходить домой, когда позвонил следователь Ольшанский. Голос у него был недовольный и какой-то растерянный.

– Слушай, Каменская, дело Широковой перестает мне нравиться. По-моему, мы залезли в банку с пауками. Или в клетку со змеями, как тебе больше нравится.

– Мне никак не нравится, ни с пауками, ни со змеями, я их всех боюсь. А что случилось, Константин Михайлович?

– Окружение Стрельникова начало менять показания. На прошлой неделе говорили одно, а выходные прошли – и они городят уже совсем другое. Ты еще на работе побудешь?

– Да я вообще-то домой собиралась, но если надо…

– Наоборот, не надо. Выходи и иди вниз по Петровке, встречаемся на углу, где раньше «Товары для женщин» были. Помнишь, где это?

– Помню.

– Вот и ладушки. Я тебя там подберу и довезу до «Семеновской», мне к теще надо заехать. По дороге поговорим.

В начале ноября в восемь вечера было уже совсем темно, и Настя двинулась по Петровке в сторону Кузнецкого моста, внутренне поеживаясь. Она была ужасной трусихой и темных улиц боялась панически, так как знала совершенно точно, что ни убежать от злоумышленника, ни оказать ему сопротивление не сможет. Тренировки нет, навыков нет, дыхалки хватит только на три метра. Правда, Петровка – это не окраина, а все-таки центр Москвы, но место вообще-то нехорошее. На параллельной улице, Большой Дмитровке, черт знает что творится по вечерам, несмотря на то, что там Генеральная прокуратура России расположена. Кого нынче прокуратурой испугаешь, хоть и генеральной!

Она снова начала мерзнуть, потому что лето кончилось, и теперь ей не будет тепло до самого мая будущего года. Мимо Насти проезжали красивые иномарки с красивыми молодыми мужчинами за рулем и красивыми молодыми женщинами рядом с ними, и она, как всегда в таких случаях, внезапно испытала острое чувство жалости к ним, молодым, красивым и, как правило, глупым. В последние два-три года ей не раз приходилось видеть такие вот красивые сверкающие автомобили, из которых извлекали тела расстрелянных в упор молодых красивых водителей. Иногда в этой же машине оказывались и подруги водителей, которые тоже погибали, потому что либо попадали под шальную пулю, либо машина, оказавшаяся неуправляемой, разбивалась. И всякий раз Настя представляла себе, как все это было за десять, за пять, даже за одну минуту до трагедии. По улице ехала красивая блестящая иномарка, за рулем которой сидел молодой красивый мужчина, а рядом с ним – роскошная длинноногая девица. И за тридцать секунд до конца, и за десять, и даже ровно за одну секунду до первого выстрела все выглядело именно так. И вызывало зависть и тупое дурное стремление непременно добиться, чтобы вот так же… и на такой же блестящей иномарке… и чтобы такая же телка рядом… Глупые. Им не завидовать, их жалеть надо. Потому что все это куплено на «быстрые» деньги, а где «быстрые» деньги, там криминал. Если ты очень молод и очень богат, это значит, что ты крутил деньги слишком быстро, а коль так, то и разборок вокруг этих денег «наварилось» слишком много, чтобы ты задержался на этом свете. В наше время и в нашей стране быть очень молодым и очень богатым означает принадлежать к группе повышенного риска. Очень молодые и очень богатые в наше время и в нашей стране долго не живут.

Настя добрела до угла Петровки и Кузнецкого моста и сразу увидела голубые «Жигули» Ольшанского. Нырнув в прогретое нутро автомобиля, она поспешно захлопнула за собой дверь, чтобы не выпустить наружу тепло, и тут же скрестила руки на груди, спрятав пальцы под мышками.

– Замерзла, что ли? – удивился следователь. – Температура же плюсовая. Рано еще мерзнуть.

– Мне в самый раз, – пробормотала Настя, стуча зубами. – Вы не обращайте внимания, я сейчас согреюсь.

– Может, налить?

– Д-давайте, т-только чуть-чуть.

Ольшанский достал из «бардачка» крохотную темно-зеленую бутылочку коньяка «Реми Мартен», явно захваченную из самолета, с какого-нибудь международного рейса, ловко отвернул крышку и протянул Насте.

– Посуды нет, извиняй. Глотни из горла.