Светлый лик смерти

– Виктор Иванович, это Анастасия Павловна, она работает вместе со мной. Поговорите с ней, пожалуйста, а я отлучусь ненадолго.

Сергиенко равнодушно кивнул, словно ему было глубоко безразлично, кто из работников милиции будет с ним разговаривать. Настя собралась было сесть на место Игоря, но вовремя спохватилась, что сделать это будет не так-то просто. Одно дело – стонать и кряхтеть на глазах у следователя, который знает тебя много лет, и совсем другое – на глазах у раздавленного внезапно свалившимся горем человека. Поэтому она просто прислонилась к стене и заняла удобное, насколько это вообще было возможно, устойчивое положение.

– Вы настаивали, чтобы Люба шла работать, – повторила Настя его последнюю фразу. – А что она вам отвечала?

– Что успеет… Ей работа в Турции засчитывается как командировка, то есть без выходных как будто… Ну вот, ей теперь отгулы полагаются… Как при вахтовом методе… А потом подружка ее погибла, с которой Любочка в Турцию ездила. Люба очень переживала, прямо почернела вся от горя, все плакала, ночами не спала, не ела ничего… Какая уж тут работа. Господи, ну какое это все имеет значение?! Неужели вы думаете, она с собой покончила от безделья? Какая разница, почему она не работала!

– Никакой, – согласилась Настя. – Просто мне важно понять, что Люба делала целыми днями, о чем думала, куда ходила, с кем разговаривала. Вы должны понимать: то, что она сделала, она сделала не просто так, не под влиянием одного рокового момента. Она долго думала об этом, готовилась к своему страшному шагу. И мне важно знать, о чем именно она думала и почему готовилась к этому.

– Откуда вы знаете?

В глазах Сергиенко появился проблеск осмысленности, словно впервые разговор коснулся чего-то такого, что могло бы быть ему интересным.

– Мы нашли книгу, «Новый завет», с пометками на полях. Если эти пометки делала Люба, то совершенно очевидно, что она долго размышляла над вопросами греха, вины и наказания. О каком грехе идет речь, Виктор Иванович?

– Не знаю.

Но Настя видела, что он лжет. Сергиенко знал. Или по крайней мере догадывался. Как все одинаково в этом мире, подумала она. Стрельников скрывает от следствия любовную переписку своей невесты, чтобы не бросать тень на ее доброе имя. Виктор Иванович Сергиенко знает о своей дочери что-то порочащее, но тоже молчит, чтобы сберечь ее репутацию. Хотя ни Миле Широковой, ни Любе повредить это уже не может, им уже все равно.

– Вы знали подругу вашей дочери Милу Широкову?

– Нет.

Сергиенко произнес это так поспешно, что сразу стало понятно: Милу он знал.

– Но хотя бы слышали о ней от Любы?

– Да, разумеется. Люба говорила, что едет в Турцию вместе с подружкой, с которой училась в колледже, а потом работала.

– А о том, что погибшая подруга – это та самая Мила, вы знали?

– Да, к Любе приходили из милиции, спрашивали о ней. Нас с женой тоже спрашивали, не приходила ли к нам Мила после возвращения, не передавала ли письма или посылки от Любочки.

Настя заметила, что ответы Виктора Ивановича стали более связными и четкими, и поняла, что ему удалось наконец собраться. Вероятно, что-то в разговоре его напугало или напрягло, и он усилием воли заставил себя сосредоточиться, чтобы не проговориться о чем-то важном, существенном.

– Как ваша дочь отреагировала на гибель близкой подруги?

– Она очень переживала.

– Люба и Мила действительно были близкими подругами?

– Ну… да…

Сергиенко снова «поплыл», Настя, кляня себя в душе, расставила ему простенькую ловушку, в которую он тут же и попался. Стыдно, конечно, ставить психологические эксперименты на человеке в таком состоянии, но что поделать, когда у тебя на руках два трупа и ни малейшего просвета в поисках убийцы. Может быть, действительно Люба Сергиенко убила свою подругу Милу Широкову? Это было бы лучше всего. Быстренько дособрать необходимые доказательства, провести экспертизы и закрыть дело в связи со смертью лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности.

– Как же так, Виктор Иванович, – мягко произнесла она, – Мила была близкой подружкой Любы и ни разу не зашла к вам ни после своего возвращения из Турции, ни после приезда Любы? Поставьте себя на место вашей дочери, и вам сразу станет понятно, почему я так удивляюсь. Вы находитесь в чужой стране, работаете, зарабатываете деньги, и вдруг ваш хороший знакомый говорит вам: я еду в Москву, твоим родным что-нибудь передать? Вам жить за границей еще долго, несколько месяцев, вы скучаете по дому, так неужели вы не воспользуетесь возможностью написать письмо и передать какой-нибудь подарок, какой-нибудь грошовый сувенирчик, просто чтобы сказать любимым и любящим родителям: со мной все в порядке, я вас помню и люблю. Ведь Люба была хорошей дочерью, любящей, правда?

– Да. Она была хорошей девочкой.