Светлый оттенок тьмы

— Меня не было три дня, — возразил Сурья, — матери на глаза показаться надо.

— Успеется, — решительно сказал Орест, вскакивая на пернатого скакуна, — чего застыл?

Сурья натянул перчатки и осторожно вывел своего ядокрыла из конюшни. Он только закончил чистить его после полёта. Ярон даже не успел толком поесть, правда, если вспомнить, сколько он проглотил с утра жаб и белок, об этом можно было не волноваться.

— Э-э-э-эй, — закричал Орест, поднимая скакуна в облака.

От земли оторвался второй ядокрыл и стрелой полетел следом. Вскоре стали видны лишь крошечные золотистые точки копыт, поблёскивающих в лучах солнца.

Они приземлились на крошечном покрытом зелёной травой пятачке около небольшой заводи. По всему берегу плотно росли ивы — стволы их переплетались причудливыми узорами, будто девки-речницы наигрались всласть с молодняком, соревнуясь в чудаковатости узоров, да забыли вернуть обратно. Длинные космы ивовых прутьев купались в сталой воде, слегка подрагивая. То тут, то там из-под тоненьких веточек выглядывал чей-то любопытный глаз-бусинка.

— Щекотуны, — улыбнулся Орест, — они нас не боятся, поэтому не уйдут.

— А ты почём знаешь?

— Бываю здесь иногда.

— Понятно, — Сурья почесал затылок, — впервые слышу о щекотунах.

— Потому что отец терпеть не может морен. А щекотуны только рядом с ними и живут. Натащили золота из карманов замученных скитальцев, спрятали в корнях и сидят над ними. Лупают глазищами, как сычи. Будь осторожен, а то их плевки долго чешутся.

— Они тебя не боятся? — не поверил Сурья.

— Да. Можно сжечь их живьём — будут догорать, но плеваться.

— Странные.

— Не то слово.

— Здесь жутко смердит. Что мы вообще тут забыли?

— Какие мы нежные, прям роза в саду — Орест оскалил зубы и ткнул брата в плечо, — сейчас узнаешь.

Он негромко свистнул. Поверхность заводи, густо покрытая тиной и осыпавшимися ивовыми листьями, зашевелилась. Мутно-зелёные воды заходили кисельными волнами и расступились, открывая дно.

На небольшом камне, покрытом скользким рыжеватым илом, сидела девушка. Кожа её была светло-голубой, такими же были шелковистые волосы, спускавшиеся до самого дна. Незнакомка смотрела на них, хлопая длинными, едва ли не до самых бровей, ресницами. Глазки — две синие звёздочки — сверкали лукавой улыбкой.

— Хороша? — прошептал Орест на ухо брату. Кожа его покрылось «гусеничками», кровь схлынула со всего тела, устремившись в одно-единственное место, горевшее сейчас огнём похоти. Однако следовало попридержать коней. Орест вздохнул и легонько подтолкнул Сурью к девушке.

— Она сейчас твоя, — продолжал он, — не робей. Она много чего умеет.

— Это чучело? — в голосе брата слышалось едва скрываемое отвращение.

— Сам ты чучело. Она красавица. Эй, — уже громче позвал он, — Голубушка, иди к нам. Я привёл брата.

Голубушка томно потянулась и довольно резво соскользнула с камня, будто только этого и ждала. Она засеменила крошечными ножками и проворно взобралась на берег.

— Он девственник, — выпалил Орест. Голубушка приложила ладошки к губам и прыснула

Сурья стиснул зубы, а глаза его полыхнули от гнева.

— Это поправимо, — сказала Голубушка и дотронулась до его предплечья. Однако её улыбка тут же погасла. Она взвизгнула и шарахнулась в сторону.

— Нехороший, — прошептала она, глядя на Ореста с упрёком, — твой брат нехороший.

— Как так? — растерялся Орест.

Голубушка замотала головой, разбрызгивая вокруг капельки холодной воды. Затем сиганула с берега обратно на дно. Вода с шумом хлынула в заводь, и спустя мгновение всё вернулось на круги своя.

— Что это было? — Орест глядел на воду, будто не веря своим глазам.

— Не знаю, — Сурья пожал плечами, — но я теперь понимаю отца. Это ведь была морена?

— Ага.

— Страшнее бабы я ещё не видел.

— Не чуди, у морен знатный морок. Или ты опять?

— Что опять?

— Что-то там увидел?

— У неё изо рта сочилась слизь. А в глазах шевелились черви. Вот что я видел. И, наверное, нескоро забуду. И совсем не хочу слушать, как ты мочил свой уд в этой гадкой яме.

— Мочил, и было очень даже неплохо.

— Меня сейчас стошнит, — серьёзно сказал Сурья.

Глаза Ореста налились злостью. Он сжал кулаки, а шипы его выдвинулись вперёд, зловеще сверкая на солнце.

— А хочешь искупаться?

— Ну, попробуй.

Сурья улыбнулся, глядя на взбешённого брата. Орест был хорош: глаза его сделались ярко-синими, а волосы переливались чёрным золотом. Давно ли они по-настоящему дрались? В том, что Орест задаст ему жару, Сурья не сомневался. Однако и он горазд был надавать ему затрещин. Главное, забыть про эту мерзость. Сурья сглотнул подступивший к горлу ком, как вдруг застыл.

— Молчи, — сказал он Оресту и поднял указательный палец вверх.

Вокруг стало непривычно тихо. Даже ветер, будто бы замер, не тревожа ни единого листочка. Поверхность заводи стала гладкой — казалось, по ней можно пройтись пешком, как по зеркальному полу.

Братья переглянулись. Отец? Но они бы почувствовали, Орест уж точно.