Светлый путь в никуда

Офицер его не слушал, приложил к уху мобильный, отдавая короткую команду. Спецназ поволок баллоны, помеченные желтым, в здание, скрылся в коридорах «Аркадии».

– Не делайте этого, – сказал Гущин.

– Вы своей выжидательной тактикой ничего не добились. Нельзя вечно быть пассивным, идти на поводу. С этого момента это уже наша юрисдикция.

– У нас здесь полицейская операция.

– Безрезультатная, – оборвал его чин Нацгвардии. – И я много старше вас по званию, полковник. Я вообще могу вас и ваших подчиненных удалить отсюда, – он помолчал. – Мне доложили, что он – сын генерал-лейтенанта внутренних войск Богушевского.

– Так точно.

– Когда такие фигуранты встают на нашем пути, полиция отходит в сторону, полковник. Занимайтесь своими ворами и налетчиками. А таких, как он, предоставьте нам.

– Не делайте этого! Заложница тоже может погибнуть, и вы это знаете!

Чин Нацгвардии глянул на него. А затем отвернулся и начал отдавать по мобильному сухие, четкие, короткие команды.

Полковник Гущин вернулся в коридор возле оружейной комнаты, проинструктировал всех своих сотрудников. Гвардейцы уже глушили сотовую связь в «Аркадии» и ее окрестностях, но он сумел дозвониться до коммерческой «Медицинской лиги» и попросил прислать в клуб «Скорую-реанимацию» с самым лучшим оборудованием, если возможно, с аппаратом вентиляции легких. А потом им всем поступил категоричный приказ покинуть коридор и отойти на террасы – на свежий воздух.

– Я хотел забрать ее. Забрать Анаис. Уехать с ней куда-нибудь. – Лебедев повернулся к Кате. – Я убеждал себя, что даже если она знает, я ее сумею убедить, подчинить. Из всей ее семьи только мать будет жертвой, потому что я не могу ее оставить в живых – это вечная угроза. И старуха – бабка – была мне не нужна, я уверял себя, что даже если и она знает, то… ну, кто ей поверит? Старческий бред. Анаис любила старуху. Она говорила мне об этом. А потом стряслась катастрофа. Я и правда плохой стрелок. Я пытался догнать третью из них, Гобзеву, на дороге ночью, я стрелял по ее машине, целился в нее и промахнулся. Навстречу ехала полицейская машина, и я вынужден был бросить погоню, свернуть. Я был в панике. Эта баба наверняка увидит следы от пуль, возможно, им уже известно о смерти Горгоны. Они с Викторией перепугаются. Обратятся в полицию. Я не мог этого допустить. Я струсил. Я спасал свою шкуру.

– И явился к ним домой убивать их всех, – сказала Катя. – Это ведь Анаис впустила тебя в тот вечер?

– А что ты ожидала от человека, убившего своего отца? – Черный Лебедь повысил голос. – Что он пожалеет девчонку, с которой спал?

– В которую сам влюбился! Давай рассказывай, не молчи. Я и это хочу знать! – Катя тоже почти кричала на него. – Или тебе самому страшно вспомнить?

– Я увидел Анаис здесь, в клубе, и сказал, что хочу познакомиться с ее родными. И она обрадовалась. Сама пригласила меня в пятницу. И вечером я пришел к ним. Да, это она мне открыла. Ее лицо, такое счастливое… Она шепнула, что все дома. И мама… Я ей сказал, что хочу с ее матерью поговорить о нас. И она указала мне на дверь. Я вошел – она… ее мать сидела ко мне спиной с рюмкой, она пила. Она даже не успела оглянуться, я выстрелил в нее несколько раз. И на выстрелы прибежала Анаис… Я… Я даже в этот миг не хотел… Но она закричала так громко, всплеснула руками. Она кричала, плакала, звала мать, я двинулся к ней, но она шарахнулась от меня, как от чумы, и бросилась на кухню, а оттуда к входной двери. И я догнал ее и выстрелил. И еще раз. Она упала… Смотрела на меня… Я выстрелил еще раз. В глубине дома кричала старуха. Я выбежал в коридор и увидел ее в инвалидном кресле в дверях ее комнаты – она услышала выстрелы. Увидела меня с пистолетом, развернула свое кресло и назад в кабинет. Я попытался выстрелить в нее, но у меня руки тряслись… И пистолет… его заклинило. А старуха все кричала, проклинала, звала на помощь… Голос, как у старого сверчка. Я хотел, чтобы она замолчала. Я ударил ее какой-то бронзовой штукой по голове. Схватил с ее стола. Кресло опрокинулось, она упала, но хрипела, она была жива. И тогда я ударил ее снова. Рванул на кухню, где оставил Анаис… Она умерла…

Катя видела, как при этих словах он провел по острию клинка ребром ладони. Глубокий порез… кровь закапала на пол… Притупит ли эта ничтожная телесная боль то, что он пытается заглушить в себе?