Светоч русской земли (СИ)

- Что ж! - сказал Сергей. - Прости и ты меня! Иди в мир! Твоя стезя такая! И помни, я не гневаюсь на тебя!

Шуха надолго пропал. Был за Окой, в сторожевой дружине, не раз дрался с татарами. Ни в одной из ватаг не задерживался подолгу. Был он и в дружине Владимира Андреича, и со своим князем участвовал в битве с Олегом Рязанским. В изломе сражения, в сече, потерял правую руку. Долго скакал по полю, прижимая к гриве коня культю, из которой хлестала кровь. В кустах перевязал платком, который тотчас же намок весь кровью. В сумерках, его, обессилевшего, подобрали свои, переправили на левый берег Оки. Он долго отлёживался в Коломне, понимая, что теперь, без руки, он никому не нужен, рука плохо заживала, гнила, в конце концов, сельский костоправ отнял ему обрубок по локоть. Шуха, когда подзажила рука, подался в Москву. Стоял на папертях, собирая куски и медные пула, которые пропивал, опускаясь всё ниже. Как-то повезло попасть на боярский двор, где его, как увечного на брани воина, взяли привратником. И Шуха поправился, стал подумывать о хозяйке, о жизни, как у всех, да грех случился: у боярина пропала серебряная чаша. Прислуга свалила на Шуху, который этой чаши и в глаза не видел. Боярин вызвал Шуху к себе, долго смотрел на него, потом сказал:

- Доводят на тебя!

- В жизни не крал! - сказал Шуха. - И в татьбе не замешан!

- Я тебе верю, - сказал боярин. - Дак мне али всех повыгонять, али тебя одного! Вот, возьми! - Он высыпал в ладонь Шухе горсть серебра.

Шуха посмотрел в глаза боярину, подумал:

- Я ить к тебе без серебра пришёл! - сказал он. - Без серебра и уйду!

И высыпал монетки на край стола.

- Одну возьму, поснидаю хошь... - сказал он. И пошёл к выходу.

- Ну, как знашь! - сказал, пожав плечами, боярин.

На ту серебряную монетку купил себе Шуха на Подоле жбан пива, и на голодный желудок захмелел. Спал на куче навоза, простыл, долго кашлял потом. Снова стоял на папертях... Ночевал то в сарае, то в хлеву, то в подклетях церквей. Как-то надумал пойти на двор к Владимиру Андреичу, да так и не решился... Принять-то примет! Да куда я ему нужен такой...

Как-то на паперти разговорился с безногим инвалидом. Оказалось, что когда-то и дрались вместе, не ведая один о другом. Тот посоветовал ходить по монастырям. "Тамо и накормят, и ночлег дадут! - сказал он. - А ты хошь меня будешь на тележке возить! - пошутил он. - Глядишь, из нас с тобой одного целого мужика слепить мочно!"

Приятель, которого он возил за собой, простыл и помер на исходе второй зимы. Шуха остался один. Как-то забрёл в Симоново, и во дворе увидел настоятеля, Фёдора, племянника Сергия. Вспомнил и Сергия, монастырь Святой Троицы, и заплакал. Как уж его приметил Фёдор, почему решил остановиться и расспросить? В этом увечном оборванце узнать прежнего Шуху было невозможно. Да и сколько лет минуло с тех пор! Но, расспросив, Фёдор его узнал и оставил при монастыре вратарём.

- Не пей больше! - сказал он.

В Симоновом монастыре Шуха прижился. Два раза видел даже Сергия, но подойти не решился. Тут он и жил в каморке под лестницей, тут и продолжал жить даже и после смены игумена. Тут он узнал о смерти великого старца, и в тот день, выменяв на хлеб пива, напился и плакал, сидя у себя в каморке. Плакал, не сдерживая слёз, вспоминал и каялся перед покойным, и бил поклоны, прося Господа простить его, бражника...

Глава 22

Сергий облизал ложку, отодвинул порожнюю миску и ещё помедлил, глядя, как Василий Сухой с Якутой прибирали со стола и кутали в зипун горшки с варевом для болящих. Убедившись, что всё идёт ладом, он запахнул суконную свиту и вышел в холод.

Ветер ещё дул, но уже стихая, и снег почти перестал, и небо засинело над елями, а остатние облака в розово-палевом окрасе летели над головой, всё больше легчающие, обещая ему ясный и лёгкий путь. Вздохнув, он направил стопы к келье Онисима.

Старик ел, когда вошёл Сергий, и обрадовался ему. Измученный постелью сильнее болезни, он, кашляя и взбулькивая, заговорил, хваля согласие Сергия стать настоятелем обители, толкуя и о Москве, и о князе Иване, и о Царьграде... Онисим отходил от сего света, слабел, и его конец был уже не за горами. Старик понимал это, и в его нынешних наставлениях племяннику проглядывала печаль расставания. Уходя, Сергий облобызал старика.

К пабедью собрался совет братии. Всё было заранее решено, и теперь надо было отрядить двоих спутников Сергию. Архимандрит Симон при его преклонных летах не мог одолеть зимнего пути. Ходоком по монастырским делам был Якута, но ныне с Якутой требовалось послать мужа, известного за пределами обители, и взоры предстоящих обратились к Стефану. Брат сидел сумрачный и прямой и, не дав Сергию открыть рта, сказал:

- Я пойду!

Старцы одобрительно зашумели. Сергий не был удивлён. В своём смирении старший брат должен был дойти теперь до конца, и он лишь поблагодарил Стефана взглядом.