Чума унесла многих знакомцев Стефана, иначе его признали бы при входе в монастырь. Афанасий неоднократно встречал княжеского духовника, но потому и не сумел признать Стефана в худом высоком и мрачном иноке, обутом, как и двое прочих, в лапти с онучами и в дорожном вотоле вместо прежней хорьковой шубы, отороченной соболем. Стефан же из гордости не назвал себя в первый након, а теперь, когда они поднялись, чтобы пройти в трапезную, стало вроде бы и неловко перед оплошавшим епископом. Положение спас борисоглебский эконом, заглянувший в палату, чтобы проводить гостей в трапезную. Вглядываясь в лицо Стефана, он ахнул и, расплывясь в улыбке, запричитал:
- Отче, Стефане! Гость дорогой! Батюшко! Давно от Богоявленья? А это - не братец ли, к часу? Сергий? Слыхал, как же! Слыхом земля полнится!
Настал черёд ахнуть и Афанасию. Он чуть не задержал уходящих, намерясь велеть подать снедое сюда, в наместничий покой, но эконом показал ему рукой в воздухе: мол, не надо, всё сделаю! И Афанасий, чая исправить своё невежество, лишь послал следом за гостями иподьякона, повелев позвать Стефана после трапезы для беседы с глаза на глаз, и после не мог найти себе места, пока гость не явился перед ним, всё в той же свите и в тех же лаптях, не вкусивший и четверти редких блюд, предложенных гостям экономом.
Афанасий не знал, с чего начать разговор. Покаялся, что не признал Стефана, в ответ Стефан повинился тоже, что сразу не назвал себя наместнику. С затруднением, чувствуя, что у него вспотели лицо и руки, Афанасий задал, наконец, главный вопрос:
- Почто Стефан не хочет стать во главе новой обители?
Стефан сказал:
- Иноки избрали Сергия!
- Но братец твой, как понял я, - сказал Афанасий, - и сам не жаждет стати пастырем стада духовного? Ведь ежели от меня просят они токмо избрать игумена...
Стефан прервал Афанасия, не дав ему докончить:
- Авва! Алексий судил брату моему быти руководителем радонежской обители! Никого иного не хочет ни единый из братии, и посему поставить над обителью иного игумена нелепо! - Он помолчал и, склонив голову, докончил. - Владыко Алексий ведает и иное, о чём напомню днесь: ещё от рождения на свет,
- Слыхал о том многажды и от многих, даже и от Алексия; и это свершилось с братцем твоим?! - воскликнул Афанасий, тут только уразумев до конца меру события и смутясь.
- Да, владыко! - сказал Стефан. - И паки свершались... - Он не захотел сказать "чудеса" и долго искал слово, сказав, наконец. - Знамения... над ним... - Он поднял взор. - И потому сугубо... - И опять не докончил.
- Да, да! - подхватил Афанасий, не очень поверивший в знамения и чудеса. - Тем паче владыка Алексий.
- Да! - сказал Стефан, обрубая разговор.
Афанасий, свесив голову, задумался. Он мог... а, пожалуй, и не мог уже поступить иначе. Природная доброта, впрочем, почти уничтожила в нём первую обиду на монахов, и теперь он лишь о том жалел, что не всмотрелся в Сергия попристальнее.
- Баешь, Стефане, вся братия?!
Искус стать игуменом под Радонежем в это мгновение был столь велик у него, что едва не подвёл Стефана, и позже остался занозой в сердце, но Стефан и тут превозмог. Прожигая волынского епископа взглядом, он повторил всё прежде речённое, и Афанасий сдался. Вскоре, вызвав Сергия и облобызав его, он нарёк всеобщего избранника грядущим игуменом и даже прихмурил брови, когда Сергий, по обычаю, стал троекратно отрекаться от уготованной ему стези.
- Тебя, сыну и брате, Бог воззвах от утробы матери твоея и нарёк обителью
Якута, вступивший в покой и до сих пор молчавший, подал голос, подтвердив, что вся братия жаждет видеть Сергия игуменом.
- Как угодно
-
Афанасий, обретший, наконец, снова своё прежнее достоинство, благословил и отпустил братьев до утра.
Сергий всю ночь простоял на молитве.
Глава 24
Поставление совершилось торжественно и просто. Епископ Афанасий в праздничных ризах, повелев клирикам войти в алтарь и приготовить всё потребное, ввёл Сергия в церковь, пустынную в этот час, и, поставив напротив царских врат, повелел читать Символ веры.
- Верую во единаго