Светоч русской земли (СИ)

- Но почему, брат мой, ты настаиваешь на переносе кафедры из Киева во Владимир?! - воскликнул Филофей - Твой противник, Роман, оказался сговорчивее!

- Романа выдвигает Ольгерд! - ответил Алексий. - А под Ольгердом в Киеве начнут править латинские папы! Оставить кафедру там, значит подарить русскую митрополию Риму!

Филофей простёр руки вперёд, останавливая разошедшегося Алексия, и высказал, наконец, главное, ради чего и творился нынешний разговор:

- Русский брат мой, поддержи василевса, и он поддержит тебя!

"Серебром!" - добавил мысленно Алексий, проясняя слова Филофея, и утверждающе склонил голову.

Разговор с Кантакузином, которому Алексий, в случае успеха своего дела и своего поставления в митрополиты, обещал помощь серебром, состоялся, но опять приходилось ждать.

Кантакузин решился взять власть и короновать своего сына Матвея, когда стало уже поздно. Сделать это надо было сразу, арестовав и царицу-итальянку, и Апокавка, до того как Апокавк перебил в Константинополе сторонников Кантакузина, сорвав тем освобождение Греции от латинян. Однако патриаршество Филофей Коккин получил, а Алексий получил, наконец, потребные ему грамоты, как и посвящение в сан русского митрополита. Он уже собирался ехать домой, как произошёл переворот и Кантакузин был свергнут. Всё приходилось начинать сначала.

По счастью, у нового василевса Иоанна V Палеолога, занявшего стол, средств было ещё меньше, чем у Кантакузина. Взятками и вознёй удалось утвердить все полученные Алексием до того грамоты. И вот они отъезжают. В особом ларце - соборное постановление о возведении Алексия на митрополичью кафедру, грамота о переводе кафедры из Киева во Владимир. Сверх того крещатые ризы, подаренные Филофеем Коккиным. Сергию будет послана особая грамота о введении общего жития, подписанная патриархом Филофеем Коккиным. С подарками от патриарха: парамандом, схимой и золотым крестиком-мощевиком с частицами мощей святых, в том числе погубленных Ольгердом в Вильне и посмертно канонизированных.

То, что для греков всё давно потеряно, Алексий понял ещё по приезде. Вразумил его даже не протонотарий, а монашек, которого Алексий как-то, потеряв терпение, спросил:

- А что вы будете делать, когда враги - католики или турки-мусульмане - ворвутся в Константинополь и станут жечь, грабить и ругаться над святыням?

- Дальше Августеона они не пройдут! - ответил монашек, глядя на него. - Святая София защитит себя от вражьего плена!

Алексий посмотрел на него и сдержал готовый вырваться стон. Греки забыли, как голые непотребные девки плясали на престоле Святой Софии! Грядущее будет ещё страшнее. Но монашек ничего не хотел понимать, ибо его мышление простиралось не дальше указа, полученного в секретах патриархии, а всё прочее отметалось или перекладывалось на Господа, обязанного совершить чудо, опять же по указу синклитиков.

Накануне отъезда Алексий посетил Кантакузина в его келье. Знал, что если этого не сделает, не простит себе никогда.

Старик в монашеском одеянии разогнул сутулую спину и повернул к Алексию лицо с отстранённым взором. Кантакузина не было. Перед ним сидел старец Иоасаф, и даже в чертах этого лица с трудом угадывалась схожесть с повелителем ромеев.

- Прости, брат! - сказал он, указав рукой на скамью, и только в мановении руки промелькнуло прежнее, и скрылось, чтобы уже больше не возникнуть.

Они сидели, глядя в глаза друг другу. Наконец Алексий встал и простёрся ниц перед Иоасафом. Тот поднял его и благословил. Только уже стоя у порога, Кантакузин отверз уста и вымолвил, глядя вдаль:

- Ничего не можно и не должно вершить внешнего, пока люди не переменились внутренне. Всё было заблуждением и суетой! - Голос его отвердел. - Среди нас всех единственно правым был старец Григорий Палама! - Он помолчал и повторил. - Прости, брат! - И осенил Алексия крестным знамением.

И вот наступил день отъезда. Грек Агафанкел махал ему с берега, он намеревался приехать позже, с Георгием Пердиккой, которому надлежит привезти Сергию грамоту Филофея об устроении общего жития.

Судно отчалило. Низкие тучи бежали с Пропонтиды. Вздулись паруса. Вновь под ними - колеблемая хлябь, и отходил, отваливал, отплывал, в садах и башнях, священный город, близящий к своему закату.

Глава 3

Дома на Алексия, едва не утонувшего на Греческом море, когда корабль четверо суток швыряло, сразу обрушилась сотня дел.

Ольгерд завоёвывал северские княжества одно за другим, и остановить его было невозможно. В Новгороде Онцифор Лукин, недавно разгромивший шведов, укреплял власть боярской господы, чтобы погасить раздиравшую город вражду. В Нижнем Новгороде Константин Васильевич Суздальский укреплял и расширял своё княжество, продвигая русские селения аж за Суру, и уже грозил не только отделиться, но и отобрать великое княжение у московских государей.