Светоч русской земли (СИ)

Подвиг! Идти вопреки! Знаешь, ежели бы вдруг разрушились деревни и словно от мора некоего народ побежал в города, стеснился в стенах, забросив нивы и пажити, я бы сказал тогда: паши землю! Но не опускайся долу, не теряй высоты Духа! Знай, что и там, на пашне, творишь ты не ради живота, а ради твоего Духа! Но народ - жив! Он - в деревнях, на земле, вот здесь, окрест нас. Нужен подвиг Духовный, надобен монашеский труд! Совокупление в себе Духа Божьего! Фаворский Свет! Это - огонь, от коего возгорится величие Руси!

Стефан замолк. Варфоломей смотрел на брата.

Путь был означен. Им обоим. И - он знал это - другого пути не могло быть.

- Стефан! - спросил он после долгого молчания, - что нам... что мне, - поправился он, зарозовев, - надо делать теперь? Укреплять свою плоть для подвига?

- Человек всё может и так... - сказал Стефан. - В яме, в училище, в степи, в плену ордынском годами живут люди! Выдержать можно много... любому... когда нет иного пути! Сильна - плоть! Важно себя подвигнуть на отречение и труд, важно... да ты всё знаешь! - Стефан вздохнул, снова взявшись за рукоять топора. - Наума покличь!

Варфоломей помедлил и, потом повернув взор к брату, сказал:

- Я - с тобой, Стефан! Что бы ни сталося впредь!

Глава 4

Истекал Филипьев пост. Близилось Рождество. Земля была укутана в белую шубу. Мело. Серебряные струи обтекало углы клетей. Радонеж - в белой мгле. Кони под навесом жердевой стаи сбились в кучу и, прячась от ветра, грели друг друга. Громадой высился терем Кирилла. Брёвна уже посерели и потемнели от ветров и дождей. Снег, набитый ветром в углубления пазов, подчеркнул и выкруглил белой прорисью каждое бревно. Челядня, поварня, амбары и клеть прятались и тонули в снегу метели. Едва проглядывали соседние избы и огорожи. Редкий огонёк мелькал в намороженном слюдяном оконце, редко открывалась дверь.

Семья Кирилла вся - в сборе, кроме Варфоломея. Он с утра уехал за сеном. В первой, проходной, горнице, где разместились четыре семьи старшей дружины Кирилла, горел светец. Бабы пряли, судача о своём. Дети залезли на полати и, сопя, возились в темноте. Яков с Даньшей передвигали шахматы по доске. Разговор о том, о сём, но всё больше задевали Терентия Ртища - наместнику надобны люди, и многие ростовчане уже заложились за боярина, даже один из бывших холопов Кирилла подался на сытные московские хлеба.

- Нашему бы господину от московитов какую волостишку на прокорм... - пряча глаза, сказал Даньша. Его рука замерла и, наконец, двинула по доске фигуру. Яков, сощурясь, переставил ладью и пробормотал:

- Прошло время!

Его самого звали в дружину Терентия, о чём Даньше пока знать не надо. "А ни лысого беса нам не дадут!" - подумал он, пока ещё по привычке не отделяя себя от своего господина.

- Ни лысого беса не дадут, устарел наш боярин! - сказал он почти вслух, забирая ладьёй коня противника.

Во второй горнице, за рубленой стеной, за закрытой дверью - семья Кирилла. Потолок в саже - и здесь: топят по-чёрному. Но ниже досок - отсыпок стены и лавки выскоблены дожелта, и в двух стоянцах теплились свечи.

Мария шила. Кирилл, примостясь рядом, у той же свечи, щурясь и отводя книгу далеко от себя, перечитывал жития египетских старцев. Стефан у второго стоянца тоже погружён в чтение - изучал греческий синаксарий. Пётр плёл силки. Старая нянька сучила льняную куделю и мотала нить на веретено. Голова у неё слегка тряслась. Тихо. Слышно, как, огорая, потрескивали свечи в стоянцах. Мария, склонив голову, замерла с иглой в руке и слушала голос ветра за стеной.

- Должно бы уж Олфоромею быть! С кем уехали-то?

- С Онькой! - сказал Стефан. - Дороги замело, почитай, совсем...

- Вьюжная зима, - подала голос Ульяния, - коням истомно поди!

- Доедут! - заключил Стефан и снова уткнул взор в строки греческого письма. Мария, посмотрев на старшего сына, вздохнула, переведя речь на иное:

- Онисим даве баял, князь Иван Данилыч будто опять в Орду укатил...

Кирилл оторвал покрасневшие глаза от книги, возвращаясь к тутошнему земному бытию. Подумал, прошептал что-то про себя, морща лоб.

- Надобе Алексан Михалычу... - Не докончив, прислушался. - Не волки ле?! Вьюга, не ровен час... Наши-то!

Стефан поднял голову и сказал:

- Сиди, отец! Я выйду, послушаю. Заодно коней гляну! - Он встал, нахлобучил шапку, на ходу набросил на плечи овчинный зипун. Хлопнула наружняя дверь. Кирилл прислушался и не понял: не то это ветер в дымнике, не то вой волков? Ему почти всё равно, где сейчас находится какой князь, даже и чем окончится пря Москвы с Тверью, а всего важнее воротится ли благополучно Варфоломей из леса?

Мария тоже прислушалась, но не столько к вою ветра, сколько к своим мыслям.

- Хлева надо рубить по весне, и повалушу, - произнесла она, наконец, - с каких животов? Холопов всех распустил, дитю одному и приходится биться в лесе в экое непогодье!

- Не путём баешь, жена! - сказал Кирилл. - Христос не велел роботити братью свою... По-Божьи надобно...