Светоч русской земли (СИ)

- Брусницы бы! - протянул Алексий со вздохом.

Станята прищёлкнул языком:

- Знамо дело! С ентим ихним овощем не сравнить!

- Почто покинул Великий Новгород? - как-то спросил его Алексий.

-А! - ответил Станята, поскучнев и отмахнув рукой. - Стригольники енти, споры, свары...

Сергий угадал в Станяте вечного странника. И секретарём он стал добрым Алексию, который не чаял уже, как без него и обойтись.

Глянув в окно, Станята угадал думы Алексия и сказал:

- Дворечь-то ихний? Тебе, владыка, недосуг, а мы тута все палаты облазили! Я с греками баял ихней молвью, дак сказывали, как дело-то было! Един царь на другого божьих дворян наслал, почитай, без бою сдались! А потом латины город ограбили и пожгли. В Софии на престоле непотребных девок голыми заставляли плясать... Как не обидно!

- Ты, поди, ляг! - прервал его Алексий. - Да и я, пожалуй, сосну!

В Константинополе они уже с августа прошлого, пятьдесят третьего года. А толку - чуть. Сто раз приходилось доказывать, что надежда греков на Ольгерда плоха, что рано или поздно Литву полонят латины, и потому он и хлопочет о переносе кафедры Киева во Владимир, под крыло великого владимирского князя.

Патриарший протонотарий, чем-то схожий с давешним греком, когда-то посетившим Москву, говорил ему:

- Ты же видишь, брат! Наш Кантакузин возжелал оттеснить от престола законную династию! По его милости всё запуталось нынче! Ужасы гражданской войны, которых вы, московиты, не видели... Да, да, вам это трудно постичь... Потом чума! Власть держится на трёх опорах: народе, синклите и войске. Народ - истреблён чумой и разорён налогами. Наше войско погибло во Фракии. Синклит? Где он - теперь и, главное, кто - в нём?! "У ромейской державы есть два стража: чины и деньги", - изрек в своё время Пселл. Денег, по милости гражданской войны, у империи не осталось. Гражданские чины расположены в определённом порядке, и существовали правила возведения в них, до Кантакузина. Одни он отменил, другие упразднил, управление доверил родичам своей жены, а выскочек из провинции причислил к синклиту. Последовательное течение дел нарушено. Мы - бессильны. А поборы? Фракия разорена, провинции потеряны. Кантакузин отразил сербов? Но он сделал нечто более страшное: навёл турок на империю! Дело Палеологов, дело мужей, воскресивших страну, отвоевавших Царьград у латинян, ныне - на краю гибели!

О Палеологах он слышал на днях от Николая Кавасилы противоположное: как о погубителях империи, расправившихся с её спасителями Ласкарями, - но промолчал.

А к Кантакузину Алексий сразу почувствовал расположение. Василевс принимал его во Влахернах, кое-как отремонтированных после латинских безобразий. Пошутил о бедности империи, обведя стол и приборы мановением руки в узлах вен и шрамах, полученных в боях.

- Пока я был только дукой, то тратил на обед в десять раз больше, чем теперь!

Председящие засмеялись, а Алексий, вскинув взор, усмотрел в глазах василевса искру горечи.

В тот миг жалость к великому мужу вонзилась в сердце Алексия, и их судьбы показались схожими: подобно тому, как Кантакузин мыслит спасти империю при ничтожном Палеологе, так и ему предстоит сохранить дело Калиты при нынешнем слабом государе.

Свои бояре понимали дело просто:

- Спорим тут! - говорили ему, усаживая Алексия за общий стол. - Почто фряги таку силу в городе забрали? В Галате генуэзские фряги двести тыщ золотых собирают с торгового гостя, а греки тут - только сорок! Словно у их нынче на фрягов и вся надея!

- Была бы Русь посильней, - вздохнул Артемий Коробьин, - дак подмогли бы... Дак и тогда: кому помогать-то?

Глава 2

Алексий сумел даже подружиться с Филофеем Коккиным, кандидатом в патриархи... Если усидит Кантакузин! С Филофеем совершилась недавно пакость: его родной город, Гераклею, где он был епископом, взяли штурмом и разграбили генуэзские моряки. Филофей рассказывал, как собирал деньги на выкуп своих соплеменников. Алексий не выдержал:

- Но почему не дрались?! Почему бежали, почему отступили со стен, почто оставили открытыми ворота города? Почто, первыми напав на фрягов, не изготовились к защите города?! Откуда в греках, при столь глубоком разумении высочайших истин, такая неспособность действования?

- Нам остаётся верить! - понурясь, ответил Филофей. - Время дел миновало для нас! Вы - молоды. У вас есть энергия! Вам только не хватает Знаний...

- Отче! - Алексий, не понимая, как и почему, начал, волнуясь и часто не находя нужных греческих слов, рассказывать о Сергии, о его обители, о наваждениях, об одиноком подвиге, о днешней славе инока и о тех слухах, что уже не раз доходили до Алексия, слухах о чудесах, а может, даже и не чудесах? А о мужестве подвижника? И о знамениях, сопровождавших его рождение...

Филофей слушал, не прерывая. Наконец, сказал:

- Ему надо возродить общежительный устав!

- Да, - сказал Алексий, - но я не хочу... Не могу... Мыслю, совет о том должен изойти от патриарха!

Они посмотрели в глаза друг другу и перемолчали, поняв, что едва не переступили грань, дальше которой любые слова пока запретны.