– Дядя Митя! – Мирослава дернулась, отказываясь верить уведенному, не понимая, почему Фрост пытается закрыть ее своим телом. От дяди Мити закрыть!
– Я сказал, отойди от нее! – рявкнул дядя Митя, дуло пистолета дернулось в сторону Фроста, а потом уставилось на Мирославу. – Не делай глупостей, парень! У нас мало времени!
Давным-давно Мирослава научилась жить не только головой, но и инстинктами. Модные психологи и умные психиатры упорно загоняли их в кладовку с ментальным хламом, но в самый ответственный момент они все равно вырывались на волю. Вырвались и сейчас. В тот самый момент, как лодыжку ужалило уже настоящей, а не мнимой болью, она сделала две вещи сразу: с силой оттолкнула от себя Фроста и сама дернулась в сторону, натягивая цепь наручника.
– Отвернись, девочка! – Голос дяди Мити прозвучал почти одновременно с выстрелом.
В ушах у Мирославы зазвенело, рука в наручнике дернулась, а потом натяжение исчезло. Браслет на запястье остался, но сама она была свободна. Дядя Митя прострелил звенья наручников. В тот же самый момент Мирослава зашипела от боли. Огонь с яростью голодной собаки вгрызался в голень. Дядя Митя навел дуло пистолета на Фроста, снова рявкнул:
– Чего стоишь? Гаси огонь!
Сам он уже шагнул к клетке с мечущимся в ней живым пламенем, на мгновение замер, прицеливаясь, выстрелил, ударом ноги сбил замок и отскочил в сторону в тот самый момент, когда пламя, или человек, который стал пламенем, с диким воем вырвался на волю.
– Что за черт?.. – Славик выглядел так, словно только что проснулся. Он переводил полный удивления взгляд с Мирославы и отчаянно сражающегося с огнем Фроста, на дядю Митю. – Мужик, ты кто такой?
Дядя Митя ничего не ответил, из-за плеча Фроста Мирослава видела, как он медленно поднимает пистолет, целясь Славику прямо в лоб.
– Нет! – закричала она, пытаясь встать на ноги. – Дядя Митя, не надо!
Он обернулся, посмотрел на нее с жалостью, улыбнулся. Его рука с зажатым пистолетом так же медленно начала опускаться.
Остальное произошло за доли секунды. Живое, орущее пламя шаровой молнией прокатилось мимо него, опалив жаром, заставив отшатнуться в сторону, а потом с яростью врезалось в грудь Славика. Славик покачнулся, на мгновение замер с широко открытым ртом, а потом сорвался вниз вместе с цепляющимся за него визжащим пламенем. Мирослава вскочила на ноги, перегнулась через ограждение. Там внизу бились в агонии два горящих и корчащихся тела. Ей не было жаль ни одного из них. Кажется, она вообще перестала чувствовать…
– Вниз! – Кто-то грубо дернул ее за плечо. – Оба! Быстро!
Это был дядя Митя. Только не тот, похожий на сельского интеллигента добряк, которого она знала с самого детства, а какой-то другой, совершенно незнакомый ей человек. На его покрытой сизой щетиной щеке виднелся кровавый ожог – след от превратившегося в белое пламя Валика. Его движения были по-звериному быстрыми и резкими. В руке он по-прежнему сжимал пистолет. И Фрост по-прежнему пытался заслонить от него Мирославу. А огонь, у которого отняли добычу, рычал и бесновался, вырастал, превращаясь в ослепительную стену. Пока еще в этой стене были прорехи, но как быстро они исчезнут?
Мирослава не стала дожидаться, ухватив Фроста за рукав, она потянула его к люку. В люк он спрыгнул первый, подхватил Мирославу. На мгновение ей показалось, что он собирается люк задраить, оставить дядю Митю там, в эпицентре бушующего пламени. Показалось. Фрост мотнул головой, словно стряхивая морок, крепко взял ее за руку, сказал:
– Я первый, ты за мной.
Она не стала спорить. Она лишь обернулась, убеждаясь, что дядя Митя успел спрыгнуть в люк, что с ним все в порядке. На что-либо другое у них не осталось ни сил, ни времени. Нужно было спешить. Нужно было покинуть башню до того, как она превратится в гигантскую полыхающую свечу. До того, как сами они задохнутся в клубах едкого дыма.
Они вырвались из башни, тяжело и часто дыша, кашляя и хватая ртами прохладный ночной воздух. Вырвались и упали на влажную от росы траву. Мирославе казалось, что она может лежать так целую вечность. Лежать, раскинув в стороны руки, глядя в черное, непроглядное небо, приучая сознание к тому, что жизнь снова налаживается. По крайней мере, у нее.
Эта мысль была похожа на щелчок кнута, заставивший ее вскочить на ноги и, пошатываясь, утирая слезящиеся глаза, направиться в обход башни. Дядя Митя уже был там, а Фрост держался рядом, всегда между ней и дядей Митей. Это было странно. Почти так же странно, как пистолет в дяди Митиной руке. Почти так же странно, как все то, что случилось с ними всего пару минут назад.
Мирославу не покидало ощущение дежавю. Прошлой ночью она уже стояла вот так над распластанным у подножья башни мертвым телом. Этой ночью тел было уже два. Два обугленных, изуродованных до неузнаваемости тела. Только в прошлый раз Мирославе было больно и жалко до слез, а теперь она не чувствовала ничего.