Светочи Тьмы

– А что с тем… убийством? – спросила Мирослава, заставила себя спросить.

Самохин снова долго молчал, а потом сказал:

– Висяк. Никакого генетического материала не сохранилось. Подозреваемых нет. Веснину в качестве подозреваемой даже не рассматривают, сколько бы она на себя не наговаривала. Висяк, одним словом, Мирослава Сергеевна. – Он сказал это просто, не пытаясь ни задеть ее, ни поддержать. Она приняла свое решение, а он принял свое. В каком-то смысле они теперь заговорщики, хоть у каждого из них свой собственный крест.

– Как он там? – снова заговорил Самохин, придвигая к себе виски. – Связь поддерживаете?

Мирослава не стала уточнять, о ком речь. Все они прекрасно знали, о ком.

– Он пока в реабилитационном центре. Скоро выписка.

– Дальше куда, говорил?

Теперь уже замолчала она, не то собиралась с силами, не то просто была не готова принять чужое решение.

– В скит, – сказала наконец. – Тут недалеко, под Чернокаменском.

– В скит, значит… – Самохин поскреб подбородок. – Ну, как говорится, бог ему судья. По мне, что тюрьма, что скит… – Он махнул рукой и залпом выпил виски.

Снова помолчали, наблюдая, как в камине трещат полешки, а за окном кружат снежинки.

– Как там Василиса? – нарушил Самохин молчание. – Что слышно?

Мирослава улыбнулась широко и радостно, принялась копаться в галерее своего смартфона, а потом протянула его Самохину.

– Мы с ней на связи. Вот она мне сегодня прислала! Узнаете, товарищ старший следователь?

Самохин глянул на экран и расплылся в улыбке.

– Это я, что ли?

– Вы самый! Передавала вам привет, просила номер телефона.

– Зачем? – Кажется, Самохин испугался.

– Чтобы общаться! – Мирослава усмехнулась. – Вы ж ей теперь, считай, крестный.

Лицо Самохина вдруг залил румянец не то смущения, не то удовольствия, телефон он вернул Мирославе и сказал, словно бы нехотя:

– Ладно, дай ей мой номер. И вот это вот художество, – он кивнул на экран смартфона, – тоже мне перекинь. Это ж надо, как ловко она! Кстати, как она вообще там? По дому не скучает?

Василиса уже месяц жила и училась в Италии. Это Мирослава с Артёмом постарались. Нашли школу, оплатили перелет и обучение. То тоже была школа для одаренных детей, только, в отличие от Горисветовской, она делала детей еще счастливее и еще талантливее.

– Привыкла уже, учит итальянский. Написала, что нашла подружку. Жизнь налаживается!

– Жизнь налаживается, – повторил Самохин. – А как маменька ейная?

– Сидит тихо, как мышь под веником, – сказала Мирослава жестко. – Мы с ней договорились.

На самом деле Гала пыталась торговаться, мутить воду и интриговать, не желала отпускать кровиночку за границу, не хотела подписывать документы. Пришлось надавить, пригрозить лишением родительских прав. Доказательств ненадлежащего исполнения родительских обязанностей у них было хоть отбавляй. Опять же Фрост представился Гале, официально представился, с фамилией, именем и отчеством. А когда представлялся, снял перчатки. И Гала тут же перестала упираться, а начала лебезить и извиняться. Они не стали слушать ни извинения, ни заверения, им было достаточно Галиной подписи. Им и притаившейся в соседней комнате Василисе. Можно сказать, теперь они с Артёмом сделали все свои дела, закрыли все свои долги. Оставалось лишь одно, самое последнее дело…

Эпилог

– Вы уверены, детишечки? – Самохин бросил неодобрительный взгляд на стоящих в обнимку Мирославу и Артёма.

– Уверены! – Сказали они разом. И головами кивнули тоже разом.

– Это как у вас там называется? – Он вздохнул. – Закрытие гештальта, или что?

– Типа того, товарищ следователь. – А это уже Артем.

Мирослава, кажется, Самохина больше не слышала, она стояла, задрав голову, перед Свечной башней. Это было ее решение – прийти сюда перед отъездом. Она решила, а Артём не противился. А Самохину так и вовсе пришлось пойти на должностное преступление, чтобы раздобыть ключ от этой чертовой башни.

Горисветово пустовало с октября. Школу закрыли, персонал рассчитали. Оставили только охрану на воротах. С охраной, кстати, тоже пришлось договариваться Самохину. Он подозревал, что Мирослава договорилась бы и сама, но ему хотелось присутствовать и контролировать. Осталась у него такая потребность. А еще остался почти животный страх, что ничего на самом деле не закончено, что зло не сгинуло, а всего лишь затаилось на время.

Наверное, и у этих двоих были похожие страхи. А иначе с чего бы им переться в эту глушь?! Чтобы удостовериться, если не увидеть, то шкурой почуять изменившуюся ауру этого черного места. В экие дебри его повело?! Нахватался от молодежи всякого… креативного.

– Открываю? – спросил он таким тоном, словно до последнего надеялся, что они передумают.

– Открывайте! – сказала Мирослава.

– Я первый, – сказал Артём и взял Мирославу за руку.

– Стариков вперед, – проворчал Самохин и вставил ключ в замочную скважину. – И имейте в виду, детишечки, подниматься на смотровую площадку я вам запрещаю!

Можно подумать, они его послушают. Можно подумать, он сможет их остановить.

– Мы не будем, – сказала Мирослава, и от сердца отлегло. – Мы только так… постоим.