Светочи Тьмы

С ним Мирослава тоже разговаривала. Пришла в его палату сразу, как только врачи позволили посещения. Села на стульчик рядом, взяла за руку, хотела сказать что-то такое… легкое, но вместо этого разревелась, как девчонка. Она ревела, а он крепко, как только мог, сжимал ее руку, утешал. Говорить у него тогда еще не особо получалось, и в этом Мирославе виделся огромный плюс. Наревевшись, она перешла к самому главному, изложила свой план действий, обосновала свое решение. Она излагала и обосновывала, а он хмурился и протестующе мотал головой. В какой-то момент Мирослава испугалась, что этими своими решениями загонит его в гроб, поэтому закончила как можно строже и как можно весомее:

– Я в своем праве, дядя Митя! Ты мне должен, и я в своем праве! Ты должен меня понять. Так будет правильно. Понятно?

Вопрос этичности Мирослава специально не поднимала. Хватило ей бессонных ночей и разговоров с Артемом. Хватило метаний и терзаний. Все, она приняла решение и ни за что не свернет с намеченного пути! Так и будет катить по бездорожью на своем воображаемом танке.

Когда она закончила, когда отважилась посмотреть ему в глаза, оказалось, что по его ввалившимся, давно небритым щекам текут слезы. Сделалось совсем уж невмоготу, но она справилась. А уж если она справилась, то и дядя Митя как-нибудь тоже справится.

Больше они этот вопрос никогда не поднимали и не обсуждали. Дядя Митя несколько раз пытался, но Мирослава отказывалась наотрез, отказывалась говорить и вспоминать то, что случилось тринадцать лет назад.

Говорил и выспрашивал все Самохин. Он явился в палату к дяде Мите сразу вслед за Мирославой, положил ладонь ей на плечо, сказал ворчливо:

– Ну-ка, Мирослава Сергеевна, дай взрослым дяденькам поговорить наедине!

О чем они там говорили, к какому решению пришли, Мирослава не знала. Подозревала, что Самохин перед тем, как пойти под монастырь, желал знать всю правду. В отличие от нее самой.

Наверное, дядя Митя ему что-то такое рассказал. Наверное, что-то очень важное. Потому что с подачи Самохина в Свечной башне был проведен тщательный обыск, в результате которого был обнаружен один из тайников. В тайнике нашелся блокнот для зарисовок, принадлежавший Максиму Разумовскому, и обмотанная шпагатом связка восковых свечей. А в альбоме нашлись доказательства… Такие вот неоспоримые доказательства… Разумовский рисовал своих жертв. По словам Самохина, портретного сходства там не было, но некоторые детали мог знать только убийца. Самохин специально поднимал материалы дела, сравнивал рисунки с фотографиями. Было и еще кое-что. Рядом с каждым мертвым ребенком Разумовский рисовал черную человекоподобную тень. Непонятным следствию оказались лишь два рисунка. На первом с академической тщательностью был нарисован череп с торчащим из лобной кости гребнем. На втором все тот же череп, но уже без гребня. И красный огонь в глазницах, схематично накарябанный красным косметическим карандашом для губ.

Вот тогда, сразу после этой находки, и состоялось их самое первое совещание. Вот тогда Артём и выдвинул предположение, которое впоследствии подтвердили показания Лисапеты.

– Разумовский нашел тайник с черепом Агнии и шкатулкой, – сказал тогда Артем. – Шкатулку передал Горисветову, а череп оставил себе, как трофей. Он же был фанатиком, Мира! Ты помнишь?

Она помнила далеко не все, но все равно согласно кивнула.

– А Горисветов тут же уцепился и за шкатулку, и за вероятность того, что в башне спрятаны куда большие ценности, – поддержал Артёма Самохин. – Сам-то Разумовский был из этих… подвижников-бессребреников. Самому-то ему чужое было без надобности. Кроме черепушки…

– Он вынул гребень, – сказал Артём мрачно. – Вынул гребень и выпустил эту тварь…

– И она начала нашептывать. – Самохин поморщился, словно от зубной боли. – Влезла бедолаге в голову и начала…

К тому времени Самохин уже прочел дневник Августа Берга. Мирослава подозревала, что не просто прочел, но еще и переснял каждую страницу.

– Науськивать она его начала. – Артём кивнул. – Может быть, что-то пообещала. Мы сейчас не узнаем, чем она его взяла, но от славного парня Максима Разумовского осталась одна лишь оболочка. Он стал добывать для нее еду… Думаю, вот этот весь церемониал со свечами – это не ее была задумка, а его, Разумовского. Ей хватало и самого факта убийства. Ради нее убивали, с ее именем приносили кровавые жертвы.

– Как божеству, – сказала Мирослава шепотом.

– Как демону, – поправил ее Артем. – Агния Горисветова была демоном под личиной живой женщины, и у нее всегда находились верные слуги. Если верить Бергу, она медленно, но неуклонно сводила их с ума, а потом убивала. Своими ли руками, чужими ли…