— Об этом знает только сам Бог. Все знают, что Он есть. Но принять Его некоторым мешает гордыня и страх. Что, впрочем, одно и то же… Был у меня друг-гимназист. Встретил как-то девушку, в которую сразу же влюбился. Однако боялся знакомиться с ней. Когда мы для него это устроили, он испугался, что не понравится ей. Она открыла ему свое сердце, но он боялся ее любить, потому что считал, что недостоин. Когда наконец сошлись, все время боялся ее потерять… Так и с Богом. Бог — это выбор, раз и навсегда! Выбор спасения. "Научитесь от меня, потому что я ласковый и смиренный сердцем, и найдете покой душам вашим". К Богу идут длинной дорогой. И в уединении…
Разговаривали мы и о грехе, который он называл "большой несвободой", и о молитве.
— В молитве открывается промысел Божий. Иисус очень переживал, чтобы люди молились. Чтобы не были похожи на того нищего, который считал, что все обязаны ему подавать, и за это не надобно благодарить… Только молитва открывает канал к Богу. Только она дает Ему знак, что мы просим о Его вмешательстве. О Его участи в нашей жизни.
Припоминаю, с каким воодушевлением говорил он тогда об этом.
— Жизнь — это путь, по которому ты идешь. Жизнь — это место, на котором стоишь. Жизнь — все, что тебя окружает и в чем ты живешь. Значит от того, что под тобой и как ты стоишь, зависит твоя жизнь. То есть, все зависит от основания. А основание — это Бог.
Возвращались мы домой прозрачными осиновыми перелесьями, и моя ладонь еще долго чувствовала теплую шероховатость монашьего камня. Я попросил своего спутника рассказать немного об Илларие.
— Что рассказать? Он мало говорил о себе. Больше молился. Помнится, я хотел принести ему что-то и спросил, что он любит. "Я люблю дождь", — ответил отец Илларий.
Потом, уже дома, мы молча сидели в ранних сумерках и благодатный вечер укрывал наши плечи ласковым теплом бабьего лета. Казалось, что где-то рядом стоит на страже дух-хранитель — и нету в этом мире ни одной опасности.
Беседы под ореховым деревом
Незаметно подкралась осень. Сотни звонких птичьих голосов внезапно приумолкли. Мир притих. Казалось, библейское величие небес словно поспело вместе с землей, замерев в ясном синем спокойствии. "Спелое небушко", — говорил мой старик. И словно сам созрел для новых откровений. Суетная пора аптечных заготовок подходила к концу. До обеда мы уже возвращались, хозяйничали возле дома, а светлые тихие вечера проводили в беседах под старым ореховым деревом. Ствол его возле самого корня разделялся на две части, поэтому каждый из нас имел свою опору для спины.
Я
тогда уже не прятался со своими записями. Наши разговоры постепенно приобретали подобие интервью — мой визави благосклонно махнул на это рукой.Тело — глина, душа — огонь
— Вспоминаете ли детство?
— Довольно часто. Чем дальше, тем чаще. Жизнь — словно лук. Его конец смыкается с началом. И мы все возвращаемся туда, откуда пришли. Возвращаемся в детство с его свободой и искренностью. Ибо искренность и открытость — признаки целостности.
— Что больше всего запомнилось вам из детства?