Световой человек в иранском суфизме

”Как мне поведать о столь тонких вещах? Святоносная Ночь, тьма в Полдень!” — восклицает автор ”Розария Тайн”. Его комментатор знает, как это сделать: для того, кто сам пережил подобное мистическое состояние, достаточно одного намёка. Любой другой может понять эту тонкость лишь в той мере, в которой сумеет к ней приобщиться. И Лахиджи восторгается этой светоносной Ночью (шаб-э рошан), которая в то же время является тьмой Полудня, мистическим полярным сиянием, одним из ”символов севера”, с самого начала этого исследования направлявшим нас на Восток, не обозначенный ни на одной из географических карт. Это и в самом деле Ночь, поскольку чёрный свет равнозначен непознаваемой Сущности, — ночь незнания и незнаемого; и, однако, ночь светоносная, поскольку она в то же время есть теофания absconditum в бесконечном множестве своих теофанических форм (мазахир). А Полдень — это, разумеется, средоточие Дня, день в его разгаре, излучающий световое многоцветье, которое мистики воспринимают с помощью своего светового органа, внутреннего ока, как теофанию божественных Имён, атрибутов и актов; и, однако, это тёмный Полдень, поскольку всё множество этих теофанических форм суть семьдесят тысяч покровов света и тьмы, затемняющих чистую Сущность (см. выше это число у Наджма Рази). Ночь чистой Сущности, бесцветная и неопределимая, недоступная для познающего субъекта, ибо она настолько опережает все акты познания, что этот субъект становится скорее органом, посредством которого она познаёт самоё себя как абсолютный Субъект. И, однако, это светоносная Ночь, поскольку она наделяет этот субъект существованием, становясь ему видимой, дарует ему зрение, даруя бытие. Тёмный Полдень теофанических форм: так оно и есть, поскольку, предоставленные самим себе, они обратились бы во мрак и небытие и даже в самом своём проявлении оставались непроявленными.

Но как опасно разглашать тайны теофаний и божественных явлений, то-есть тайны шахида! Кто осмеливается на это, навлекает на себя яростные укоры и упрёки. ”Я, разумеется, мог бы немало сказать о формах, в которых явлен (127) след теофаний. Но лучше об этом умолчать”, — таково на этот счёт заключение ”Розария Тайн”. Все суфии — визионёры в данном пункте единодушны: эту тайну не следует раскрывать, ибо она содержит в себе намёк на божественные Светочи, которые, вкупе со своими цветами, превращаются в формы и фигуры, соответствующие тому или иному духовному состоянию или мистическому призванию. Стало быть, это и есть тайна шахида, Свидетеля созерцания, ”свидетеля в Небе”, без которого божество пребывало бы в состоянии absconditum или сокрытости, оставалось бы неспособным к тому единому и безраздельному влечению, что связует любящего с любимым и является целью любой мистической души. У Бога, — утверждает Лахиджи, — нет подобия (митхл), но есть Образ, обличье (митхал). И в этом — тайна видения Пророка, над которой неустанно размышляло столько мистиков: ”Я видел Бога моего в прекраснейшем из обличий” (128). Тайна, свидетельствующая о том, что божественное Существо, не имеющее ни формы, ни модальности, является, однако, оку сердца как некая определённая форма, модальность, индивидуальность. Изведав опыт растворения всех теофанических форм в ”чёрном свете” той Сущности, мистик избавляется от гибельной опасности безумия, от метафизического и морального нигилизма, как от коллективного давления навязанных извне форм, и постигает то, чем определяется незыблемость форм, являющихся нам в видениях, — незыблемость каждой из этих эпифанических форм. Осуществить всё это — значит по-настоящему вглядеться в лик небесного Свидетеля, шахида, являющегося нам под столькими именами (см. выше, II и IV, 9). Вот почему у Семнани за областью чёрного света, пересечение которой он считает крайне опасным, располагается сфера, где расцветает visio smaragdina.

Глава VI СЕМЬ ПРОРОКОВ ТВОЕГО СУЩЕСТВА

1. Алаоддавлех Семнани

Это одно из великих имён иранского суфизма. Его учение окончательно уточняет связь между визионёрскими видениями, располагающимися в соответствии с их окраской, и ”физиологией светового человека”, то-есть физиологией тонких органов, чей рост является ничем иным, как онтогенезом ”тела воскрешения”. Эта связь основывается на духовной герменевтике священной Книги: духовная экзегетика богооткровенного текста равнозначна исходу светового человека, идущего от одного внутреннего мира к другому по направлению к полюсу, месту своего происхождения. Иначе говоря, структура семи эзотерических смыслов Корана гомологична структуре мистической антропологии или физиологии, предполагающей существование семи тонких органов или центров (латифа), олицетворяемых семью великими пророками.