Светунец

«Эх, друг…» — я говорила невзначай.
«Эх, друг!» — я повторяла слишком часто.
Просила пониманья и участья,
А друг моих невзгод не замечал.

Я говорила: «Выпьем все до дна:
Печали, смех.
                      И будем долго живы».
Откуда знать, что вы с начала лживы,
Что с вами я давно уже одна.

А я хмелела, нет, не от вина,
Хмелела от ревнивого участья.
Казалось, что захлебывалась счастьем
Общенья с вами. А была одна.

«Эх, друг», — забывшись, вновь произношу.
Лишь изредка, теперь не так уж часто.
Я не прошу великого участья —
Немного понимания прошу.

Я была больна — зимой…

Я была больна — зимой.
Зимним холодом и стужей.
Ветер завывал — натужен.
Сыпал снег над головой.

Я была больна — зимой.
Зябким днем и зыбким светом.
И вопросы без ответов
Забрели ко мне домой.

Я была больна — зимой.
Так больна, что не припомню, —
То ли днем, то ль ночью темной
Мы расстались, милый мой.

Я была больна — зимой.
А теперь болею — летом.
Звонко в воздухе прогретом
Сыплет дождь над головой.

АЛЕКСАНДР ТАВРОВСКИЙ

Нельзя уничтожать черновики…

Нельзя уничтожать черновики:
На это нет ни права, ни причины.
Как на воде,
                    в них все же различимы
Следы души в движении руки.

В них все, что мы могли, но не смогли,
Или назло неверию свершили,
Они в крутое время с нами жили
И за удачу нашу полегли.

В них дикая, но добрая душа,
И каждый стих — пронзителен, как бездна!
В них все тебе дается безвозмездно
И не приносит тоже ни гроша.

Все чаще снится мне ночами…

Все чаще снится мне ночами:
К двери неслышно семеня,
Как звездочет звезду встречает,
Встречает бабушка меня.

И, как всегда, моя бабуся
Мне куртку стряхивает с плеч.
«Спасибо, внучек, что вернулся!
Теперь бы можно и прилечь…»

А за окном темно и тает:
Срываются сосульки с крыш.
И я насмешливо пытаю:
«За что меня благодаришь?

Ну как в тебе хватает мочи
Ждать у окошка дотемна?»
Она мне руку гладит молча
И молча смотрит на меня.

И так же молча и тревожно
Она все смотрит за порог,
Где глохнет мир неосторожный
От воя атомных тревог.

Закрыть глаза…