Свежеотбывшие на тот свет

Анри в берете

Меня везли из Саратовского областного суда. Почему-то одного, мы некоторое время стояли на перекрёстке, ожидая машины сопровождения ДПС. Мне по рангу полагалось как судимому за государственные преступления две машины сопровождения. Было 3 февраля 2003 года.

Я сидел в «стакане», это железный такой ящик внутри милицейской «Газели». Ящик, предназначенный для перевозки таких, как я. Четыре, что ли, или пять круглых отверстий для воздуха диаметром 20 мм. Предыдущей ночью умерла моя жена Наташа. Её нашли в постели мёртвую в Москве.

В голове моей тихонько звучала песня «Под небом голубым есть город золотой». Авторы – Хвост и Анри Волохонский. Песню эту одно время монопольно пел Гребенщиков, приучив всех к тому, что это его песня.

Хотя я, слышавший «Под небом голубым» множество раз от Лёши Хвостенко ещё в далёкие 60-е годы, знал, что это их песня, его и Анри, в то время как Хвост обосновался в Париже, Анри обосновался в Израиле.

И вот сижу я тихо, мышью в моём «стакане», гулко во тьме корпуса «Газели» переговариваются милиционеры о своём, то затухая, то разражаясь хохотом.

       А в городе том сад…
       Всё травы да цветы
       Гуляют там животные
       Невиданной красы…

       И вас там встретит одногривый лев

       И юный вол, исполненный очей,
       С ними золотой орёл небесный,
       Чей так светел взор незабываемый…

Мелодия вытекала из меня тоненькой струйкой и попискивала, и стало мне чудесно как хорошо.

Все спокойные тайны мира приникли к моим вискам и к моим ногам.

Покойной Наташе только такая мелодия и подобала. Потому что она ведь была неземная мистическая кукла, а не та неуклюжая пьяная красавица, прожившая со мной многие годы… сбивавшая ноги в синяки. Мелодия и гарцующие средневековой красоты слова только и выражали её уход в тот город золотой.

В обычные времена я воспринимал Наташу как пьяную красавицу, прибившуюся ко мне в Лос-Анжелесе, но бывали и необычные периоды, когда я её только как неземную куклу и воспринимал. Из города золотого. Гуляющую с животными невиданной красы.

Потом я тихо загудел, после того как ультразвуково пропищал мелодию. А менты там по-своему ссорились, как римские легионеры у подножия креста Христова…

Сказать, что менты меня раздражали своей грубостью, я не мог. Они с их грубостью вписывались римскими легионерами в гармоничную историю Наташи и Христа.

Потом слышно стало, как прифыркали автомобили ДПС. Были ночные реплики «моих» ментов с прибывшими, и мы уютно отправились в путь «домой», в тюрьму на улицу Катукова, и я допевал мелодию.

В тюрьме ночью было красиво, строго и изысканно. Лица охранников были глубоки и серьёзны. Особенно внушали уважение глазные впадины. Исполнены значения были и лица немногих заключённых, которых так же, как и меня, только что доставили и вели или ещё не увели.

Поэтому когда я узнал, что 8 апреля 2017 в Израиле умер Анри Волохонский, я вздрогнул. Человек в необычном берете, широкий и длинный берет этот спадал с Анри, возможно, это был баскский берет, только и мог написать такую песню. И умереть в Израиле в 82 года, на 82-м году жизни, возможно, он шёл к Стене Плача, бородатый старик в берете и с кольцом в ухе.

Я увидел Волохонского уже в Париже, у Хвоста, на улице Goutte d'Or, в арабском квартале, где Хвост тогда жил.

Прощайте, Анри, сказал я в апреле 2017-го, я был уверен, что и Анри отправился в город золотой, где уже с февраля 2003-го находится Наташа.

Когда я узнал, что Анри умер, упал в своём Израиле, и с него спал берет, и тряхнуло серьгу в ухе, я жил в это время в центре Москвы и вышел на террасу, где ожидала переместиться в весну небольшая липовая роща.

       И вас там встретит одногривый лев
       И

юный вол, исполненный очей,       С ними золотой орёл небесный,
       Чей так светел взор незабываемый…

Под мелодию наклоняются к лютням средневековые тела средневековых юношей и девушек. Всё происходит грациозно, и мы не старики, и нежно звучат наши арфы…

Какое красивое имя – Анри! В сущности, это не английское Генри, но цвета бордо средневековое имя, его давали лучшим…

Три Евтушенки

Было несколько Евтушенок.

Один в 1973 году, я был у него на даче в Переделкино, ездил искать защиты от нависшего тогда надо мной КГБ. От того Евтушенки мало что помню, разве что дорогу в Переделкино на метро и электричке и что тогда я прошёл через кладбище, где на могиле Бориса Пастернака сидели пьяные СМОГисты. Что-то они мне язвительное бросили, а я – им. Я отказывался сидеть на могиле Пастернака, они меня осуждали за это. Кажется, я послал их на х…

Евтушенко мне в помощи отказал. Тогда он был молодой, наглый и спортивно одетый, помню.