Свежий ветер дует с Черного озера (СИ)

Неаккуратно, резко взмахнув палочкой, Тео срезал прядь своих волос, и на его затылке остался торчать забавный вихор. Левитировав прядку в невесть откуда взявшуюся маленькую продолговатую пробирку, он закупорил ее и протянул стекляшку Малфою.

…Еще несколько минут они просто сидели молча, наблюдая за тем, как новый день окончательно вступает в свои права. Облегчение было смазано общим состоянием ступора и осознанием: преодолен последний шаг на пути к решающему сражению. Неизвестность и обреченность упали на плечи грудой неподъемных замшелых валунов. Драко точно знал одно. Скоро все закончится.

***

Палочка ее валялась у кресла, забытая, ненужная; платье черными складками блестело в рассветном мареве. Где-то наверху тикали часы. В подвалах Нагайна с хрустом обрывала чью-то жизнь, утоляя звериный голод. Облака рваными клочьями неслись по небу, чтобы раствориться в сумрачной вечности. Самый темный час — перед рассветом. Наступит ли рассвет? Он же, расслабленный, позволил себе предаться привычным размышлениям, в то время как… девчонка дремала в его руках, едва укрытая — случайно, не иначе — краем его мантии. Непостижимо. Голова ее безвольно склонилась на его плечо, дыхание было ровным, размеренным. Измученная, драгоценная. Ненавистная. Бледно-серая когтистая кисть покоилась на ее животе, как будто там ей было самое место.

Ты просто глупая грязнокровка, Гермиона Грейнджер. Такая чистая, такая… светлая. Отвратительно чистая, даже теперь. Обладать этим, обладать тобою бесценно.

Камин давно погас. Ей, судя по всему, было холодно, но Темного Лорда это ни капли не беспокоило. Ничто не имело значения. Нагайна, сытая, приползла с охоты и, разворачивая мощные узорчатые кольца, шептала теперь о чем-то тревожном, во что совершенно не хотелось вслушиваться. Все было неважно. Все могло подождать.

Непостижимо, совершенно невозможно. Хотелось уничтожить, растерзать, разорвать грязнокровку на части. Хотелось никогда в жизни больше не отпускать от себя. Чтобы она была рядом, являлась по первому требованию, чтобы была верна ему, как Нагайна. Тысячу крестражей. Непреложный обет. Шантаж. Что угодно…

Испытанное не было внове, и, одновременно, показалось чем-то вселенским, масштабным, бесконечно важным. Самым откровенным за всю его долгую жизнь. Он почувствовал себя всесильным на какие-то мгновения, и это не было фигурой речи, он ощутил это буквально — будто вся магия его встрепенулась, расправив крылья всею своей необузданной мощью, достигла крайней своей точки, и причиной тому был этот невероятный, неожиданный порыв девятнадцатилетней девчонки. Что в ней было такого важного, не считая части его драгоценной души? Ведь не она первая, не она последняя, так в чем же дело? Почему же тогда это — быть с ней — ощущалось таким правильным и необходимым? Имело ли произошедшее вообще какое-либо значение? Ни малейшего. Отчего тогда это отвратительное чувство в груди?..

Ярость, знакомая, неконтролируемая, вдруг ослепила, захлестнула: захотелось впиться в нежную кожу длинными ногтями, изорвать, испортить. Он сдержал порыв. Стоило признать, она удивила его. Зачем она это сделала? Зачем? Потому что захотела сама?..

Это не должно было стать его слабостью. Это вообще никогда не должно было вставать на его пути. Досадная случайность, нелепость. В длинных пальцах молниеносно возникла палочка, похожая на тонкую белую кость.

У лорда Волдеморта нет слабостей.

Кончик палочки, стремительный, — прямо к ее горлу. Режущее? Вот так просто, пока спит. Секунда. Две. Три… Или нет. Лучше привычное и незаметное — всего два слова, и все будет кончено. Пятнадцать. Шестнадцать… Он видел ее спящей слишком много раз, слишком часто… Целая вечность прошла с того момента, как она появилась в поместье — грязнокровка, каких тысячи, просто девчонка, каких миллионы, но теперь она спокойно спит в его — в его, Темного Лорда! — руках (абсурд!), принадлежащая ему одному, доводящая до исступления, и непостижимость ее становится едва ли не абсолютной. Он ненавидел загадки, которые не мог разгадать. Проще уничтожить.

…Но Грейнджер не спала больше: не шевелясь, затаив дыхание, наблюдала за его внезапным внутренним разладом. Не было в ней ни страха, ни даже привычного ему щекочущего сладкого трепета. Не было и опустошающей ярости, которую сам он не знал, как избыть, не знал, на ком выместить. Не должна ли ты, грязнокровка, чувствовать то же самое?.. Знаешь ли ты, глупая девчонка, что твоя жизнь сейчас висит на волоске?

Он, безмолвный, напряженный, смотрел в ее темные глаза и видел в них себя. Она все это прекрасно знала.

Каждую секунду, когда он был рядом, она точно знала и ни капли не страшилась; чего угодно, но только не этого! И лорд Волдеморт никак не мог понять, почему. Ты не боишься смерти? Так я докажу тебе, что ее нужно бояться!