Свежий ветер дует с Черного озера (СИ)

Время еще есть. И он будет использовать его с умом. Уже использует.

***

Вдох. Выдох. Вдох. Он проснулся слишком резко, и разбудила его, разумеется, кто бы сомневался, грязнокровка. Снова. Драко уже готов был вскочить, раздраженный, и начать расталкивать ее, но понял, что крупно облажался: он вообще не должен был спать. Сам не знал, как это его сморило; видимо, дал о себе знать полный стрессов и страхов день, совершенно выбивший его из колеи. Было немного душно, огонь ярко пылал в камине, и Драко, махнув палочкой, слегка уменьшил его. Он привстал, с тихим хрустом размял шею (как же не хватает любимой кровати!) и опять вздрогнул: Грейнджер снова стонала, да так, что мурашки поползли по разгоряченной коже. Драко уже во второй раз стал свидетелем грязнокровкиных метаний, и если вчера был напуган до чертиков, то теперь видел перед собой (а главное — ощущал внутри) нечто странное. Вчера… вчера она говорила во сне. Говорила много и неразборчиво, но самое главное и жуткое, что довелось ему услышать, — это слетевшее с ее губ обращение, знакомое ему уже давно, и так противоестественно звучавшее в устах Грейнджер.

«Мой лорд».

Драко подумал было, что ему послышалось, но она повторила — шепот, растекшийся по его венам, а потом снова ее протяжный стон.

«Мой лорд».

Драко сжал зубы. Это было вчера. И этот образ Грейнджер он теперь вряд ли когда-нибудь сможет выкинуть из головы.

Малфой не стал ей рассказывать, сам не знал, почему. А сейчас он вдруг поймал себя на том, что не может оторвать от нее взгляда. Она лежала на спине, заведя одну руку над головой; между бровей залегла едва заметная складка, губы шевелились, будто Грейнджер хотела что-то произнести, но не могла. Повернулась на бок, снова что-то промычав; волосы легли на лицо темной мягкой волной, контрастировали с кожей и светлой тканью футболки, чуть сползшей с плеча. Гермиона была… Он не мог подобрать нужного эпитета. Что-то связанное с чувствами. Чувственной? Да, пожалуй. Малфой не назвал бы себя знатоком философии, но в голову вдруг полезла какая-то магловская чепуха про эрос и танатос (последнее вот уж как нельзя кстати!), а еще что-то из Ницше — про аполлоническое и дионисийкое начала (Грейнджер, как неожиданно оказалось, несла в себе второе). Драко потряс головой. Откуда только что берется в голове? Одно он понял точно: Гермиона Грейнджер в последнее время заняла какое-то слишком важное место в его маленьком мире и ценностной парадигме.

Дело в том, что он никогда не придавал ей значения. Всегда обращал внимание и никогда не считал чем-то достойным этого внимания — только раздражающим фактором. Но теперь… то ли она изменилась, то ли обстоятельства повернули ее к нему под нужным углом, но он вдруг увидел в Грейнджер (спящей теперь вполне мирным сном — видимо, Темный Лорд перестал подкидывать своей маленькой жертве картинки со своим участием) какую-то новую сторону, которой раньше никогда не замечал.

Избранная, вот уж точно. Ей это даже шло как будто бы. Быть избранной, пусть и самим Темным Лордом, и пусть он сам вовсе этого не хотел.

На улице еще было темно, а дыхание взволновавшей его воображение однокурсницы наконец-то пришло в норму. Она не вскочила рывком, как в прошлый раз, застав его врасплох глупым вопросом, а будто бы успокоилась, вынырнув из своих кошмаров, как пловец из омута — чудом. Драко выдохнул — ощущение было, что он все это время задерживал дыхание. Взглянул на часы: начало четвертого. Сейчас была ее очередь дежурить, но он сжалился над ней, позволяя поспать еще немного.

Драко хотел было снова улечься на свою импровизированную недокровать, но его внимание вдруг привлекла странность: с улицы донесся странный шум и крики о помощи — вот уж чего действительно невозможно было ожидать, ведь это им с Грейнджер было впору вопить о спасении, а не помогать другим. Разве что какие-нибудь незадачливые маглы наткнулись на их неожиданных соглядатаев. Грейнджер не проснулась. А Малфой выглянул в окно украдкой, хотя прекрасно знал (она объяснила), что, благодаря чарам, никто снаружи не смог бы их увидеть. До неожиданности страшная, тошнотворно-безобразная картина открылась его взору: у входа в башню, точечно подсвеченному прожекторами, распластавшись прямо на земле, кто-то лежал лицом вниз, и Драко искренне понадеялся, что этот кто-то все еще жив. Четверо Пожирателей стояли над ним кругом, переговариваясь и периодически рандомно выпуская неизвестные проклятия в казавшееся бездыханным тело. Малфой содрогнулся; он не понял, какую цель преследовала подобная жестокость; была ли у неё вообще причина. Сначала Драко решил, что это может быть один из смотрителей, но потом понял, что ошибся — ведь видел тех двоих, когда ходил добывать пропитание. Будто прочитав его мысли, один из людей в масках — Долохов? — взмахом палочки перевернул несчастного лицом вверх, и Драко не смог сдержать удивленного вдоха. Это был тот самый бесполезный и раздражающий магл, которого тетка притащила в поместье и о котором Драко снова благополучно позабыл. Пирс Полкисс.